|
Константинос Кавафис
|
|
| malva | Дата: Пятница, 2009 Апр 03, 5:56 AM | Сообщение # 11 |
 Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Статус: Offline
| ИТАКА Когда задумаешь отправиться к Итаке,
молись, чтоб долгим оказался путь,
путь приключений, путь чудес и знаний.
Гневливый Посейдон, циклопы, лестригоны
страшить тебя нисколько не должны,
они не встанут на твоей дороге,
когда душой и телом будешь верен
высоким помыслам и благородным чувствам.
Свирепый Посейдон, циклопы, лестрнгоны
тебе не встретятся, когда ты сам
в душе с собою их не понесешь
и на пути собственноручно не поставишь.
Молись, чтоб долгим оказался путь.
Пусть много-много раз тебе случится
с восторгом нетерпенья летним утром
в неведомые гавани входить;
у финикийцев добрых погости
и накупи у них товаров ценных -
черное дерево, кораллы, перламутр, янтарь
и всевозможных благовоний сладострастных,
как можно больше благовоний сладострастных;
потом объезди города Египта,
ученой мудрости внимая жадно.
Пусть в помыслах твоих Итака будет
конечной целью длинного пути.
И не старайся сократить его, напротив,
на много лет дорогу растяни,
чтоб к острову причалить старцем -
обогащенным тем, что приобрел в пути,
богатств не ожидая от Итаки.
Какое плаванье она тебе дала!
Не будь Итаки, ты не двинулся бы в путь.
Других даров она уже не даст.
И если ты найдешь ее убогой,
обманутым себя не почитай.
Теперь ты мудр, ты много повидал
и верно понял, что Итаки означают.
|
| |
| |
| malva | Дата: Пятница, 2009 Апр 03, 8:22 PM | Сообщение # 12 |
|
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Статус: Offline
| ОЖИДАЯ ВАРВАРОВ
Зачем на площади сошлись сегодня горожане?
Сегодня варвары сюда прибудут.
Так что ж бездействует сенат, закрыто заседанье,
сенаторы безмолвствуют, не издают законов?
Ведь варвары сегодня прибывают.
Зачем законы издавать сенаторам?
Прибудут варвары, чтобы издать законы.
Зачем наш император встал чуть свет
и почему у городских ворот
на троне и в короне восседает?
Ведь варвары сегодня прибывают.
Наш император ждет, он хочет встретить
их предводителя. Давно уж заготовлен
пергамент дарственный. Там титулы высокие,
которые пожалует ему наш император.
Зачем же наши консулы и преторы
в расшитых красных тогах появились,
зачем браслеты с аметистами надели,
зачем на пальцах кольца с изумрудами?
Их жезлы серебром, эмалью изукрашены.
Зачем у них сегодня эти жезлы?
Ведь варвары сегодня прибывают,
обычно роскошь ослепляет варваров.
Что риторов достойных не видать нигде?
Как непривычно их речей не слышать.
Ведь варвары сегодня прибывают,
а речи им как будто не по нраву.
Однако что за беспокойство в городе?
Что опустели улицы и площади?
И почему, охваченный волнением,
спешит народ укрыться по домам?
Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе нет уже в природе.
И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:42 PM | Сообщение # 13 |
 Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| САТРАПИЯ
О, как же горько – когда ты, казалось,
Рожден для дел прекрасных и великих,
Твой рок тебя лишил несправедливо
Поклонников, успеха... И повсюду
Тебе препятствуют: чужая низость,
И мелочность дешевая, и черствость.
Как страшен день, когда придется – сдаться,
(Придется и отчаяться, и сдаться...)
Когда отправиться придется в Сузы
И ко двору явиться Артаксеркса.
Тебя, конечно, благосклонно встретят:
Предложит царь сатрапию тебе, –
А ты, отчаявшись, все это примешь:
Все это, что совсем тебе не нужно, –
Когда другого, ах, другого ищет
Твоя душа: всеобщей похвалы,
И одобрения софистов, и
Трудом заслуженного восклицанья
Бесценного: «Как это хорошо!», –
На площади, в театре, – увенчанья...
Откуда Артаксерксу это взять?
В сатрапии едва ль найдется это –
А как без этого ты будешь жить?
ΣΟΦΟΙ ΔΕ ΠΡΟΣΙΟΝΤΩΝ *
Богам открыто грядущее,
простым смертным – настоящее,
а мудрецам – близкое будущее.
Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского»
Простым знакомо людям настоящее,
Грядущее известно божествам –
Одни они предержат все стихии.
А прозорливцам – вскоре предстоящее
Предчувствовать дано. Им, мудрецам
Порой, в часы трудов их, слух тревожит вдруг
Какой-то тайный зов, неясный нам;
Того, что близится, шаги глухие –
И внемлют жадно. Но не слышен этот звук
За окнами их – простецам.
* Σοφοὶ δὲ προσιόντων – мудрым <открыто> будущее (древнегреч.)
СВЕРШИЛОСЬ
Изнемогая от страха и подозрений,
Когда тоскует дух, а взгляд – тревожен,
Мы изобретаем, как нам избежать
Жуткой опасности, которая
Столь очевидно угрожает нам.
Но нет, мы ошиблись. Ее не существует...
Знаки ввели нас в заблуждение:
Знаки, которые мы могли не расслышать,
Которые мы могли неверно понять.
Тут-то другая беда, не та, которой мы ждали,
Внезапно и стремительно обрушивается на нас –
И, застав нас врасплох, завладевает нами.
ПОКИНУЛ БОГ АНТОНИЯ
Когда в часы ночные вдруг услышишь
Ты звуки дивной музыки, и поступь,
И возгласы незримого фиаса –
Тогда ты не оплакивай напрасно
Свою судьбу, что нынче отвернулась,
Свершенья, что тебе не удались.
И замыслы – теперь, как оказалось,
Невоплотимые...
Бестрепетно, давно к тому готовый –
Ты отпусти теперь Александрию,
Которая уходит от тебя.
И не обманывайся, про себя
Твердя, что это сон, что эти звуки
Почудились тебе – не соблазняйся
Подобною надеждою напрасной.
Бестрепетно, давно к тому готовый,
Как подобает мужу, кто владел
Великим этим городом – спокойно
Шагни к окну, и внемли умиленно,
Без слез и малодушия мольбы,
Последним звукам, сладостным и дивным,
Таинственного шествия – простись
И отпусти свою Александрию.
ФЕОДОТ
Если ты из тех, на ком лежит печать
Истинной избранности – то себя
Обуздывай, когда к тебе придет успех.
Сколько бы ни был ты прославлен,
Сколько бы ни превозносила
Молва свершенья твои в Италии,
В Фессалии, – сколько бы ни было указов
Издано в Риме о почестях тебе
Твоими поклонниками – померкнут
И радость твоя, и торжество,
И упоенья властью – впрочем, над чем? –
Более ты не ощутишь,
Когда Феодот в Александрии
Преподнесет тебе на блюде
Кровавом – голову бедного Помпея...
Нет, не надейтесь, что в жизни вашей,
Расписанной по минутам, тихой,
Прозаической – места нет
Подобным ужасам театральным...
Может быть, сейчас в дом по соседству,
Который снимает ваш знакомый,
Бесплотною тенью входит Феодот,
Неся отсеченную голову на блюде.
СКУКА
День следует за днем, ему подобный;
Все то же повторяется бессменно
И кажется лишь копией подробной
Мгновения, ушедшего мгновенно.
И каждый месяц, вновь запечатленный
В другом – назначенным уходит сроком.
«Вчера» мы видим в «завтра» воплощенным
Без перемен. Как просто быть пророком...
ВТОРАЯ ОДИССЕЯ
Dante, Inferno,Canto XXVI
Tennyson, «Ulysses»
Вторая Одиссея, больше первой,
Наверное... Увы, она
В гекзаметрах Гомером не воспета.
Тесны были отцова дома стены,
Был тесен городок его отца.
И вся Итака тесною была.
И Телемахова любовь, и верность
Супруги, и отеческая дряхлость,
И старая дружина, и народа
восторженная преданность, и отдых –
Счастливый, мирный отдых в стенах дома –
Все было в радость, что как бы лучами
Вливалась ныне в сердце морехода.
И, как лучи, угасло все.
Желанье
Проснулось моря в нем. Возненавидел
Он самый воздух суши. Сон его
Тревожили виденья Гесперии.
И он был вновь тоской своей охвачен
О возвращенье – не на остров, в море...
О путешествиях! Об утренних прибытьях
В невиданную прежде гавань – ты
Тогда таким бывал исполнен счастьем...
И Телемахова любовь, и верность
Супруги, и отеческая дряхлость,
И старая дружина, и народа
Восторженная преданность, и мир –
И отдых, тихий отдых в стенах дома –
Постыло все!
И он решил бежать.
Когда Итаки берега пред ним
Стирались постепенно, незаметно,
Когда, все паруса подставив ветру,
Он плыл на запад, где живут иберы,
Где Геркулесовы столпы, где море
Кончается Ахейское – казалось
Ему: он будто снова оживает,
Он сбросил тягостные бремена
Знакомого, домашнего... И сердце,
Исполненное жажды приключений,
Безлюбое – торжествовало хладно.
ХВАТИТ ЛИ СИЛ?
Да, невозможно жить лишь так, как хочешь —
Но ты, по крайней мере, попытайся —
Насколько хватит сил: не тратя жизнь
На светские поверхностные связи,
На суету, на встречи, разговоры…
Не трать ее на частые поездки,
Не выставляй ее перед другими
В бессмысленной поденщине общенья,
Пока еще не сделалась постылой
тебе, словно чужая, жизнь твоя.
ЖИТЕЛИ ТРОИ
Как наши замыслы и предприятья
Похожи на последнюю борьбу
Троянцев! Удается лишь отчасти
Задуманное – и настолько же
В своих глазах мы тотчас вырастаем,
исполнившись отваги и надежды.
И всякий раз препятствует нам нечто:
Ахилл является под крепостные стены
И с громким кличем сокрушает нас.
Подобны замыслам троянцев наши
Усилия любые... Вот отвагой
Пытаемся мы подкупить удачу,
Теперь уже за стенами сражаясь...
Но наступает перелом – и вдруг
Нас оставляют дерзость и решимость,
Охватывают слабость и тревога.
Мы разбегаемся от стен, в надежде
Спасение найти вдали от них.
А поражение так явно, и рыданья
О нас уже звучат на стенах Трои.
Там плачут о былом блаженстве нашем.
И горек плач Приама и Гекубы.
ШАГИ
Кораллами украшенное ложе –
Орлы на темном фоне из эбена.
Глубоко
Здесь спит Нерон сном совести спокойной,
Счастливый... И здоровьем пышет тело,
И дышит молодою скрытой силой.
А в нише, в алебастровых покоях,
Где спрятан древний родовой ларарий
Агенобарбов – что за суматоха
Царит средь ларов! Как они дрожат,
Домашние беспомощные боги,
Пытаясь спрятаться, и так совсем малы.
Они услышали зловещий шум,
– О, страшный шум! – на лестнице, все выше...
Железные шаги. Дрожат ступени –
И бедные божки, почти без чувств,
Забились в нишу – падают, пытаясь
Поглубже спрятаться – толкаясь, спотыкаясь:
Они почувствовали, что за шум
На лестнице: шаги Эриний.
СЕРЫЙ ЦВЕТ
Глядя на сероватый опал,
Я вспомнил прекрасные серые глаза.
Которые видел когда-то: кажется,
лет двадцать назад.
Наша любовь длилась месяц –
Потом он уехал,
если не ошибаюсь, в Смирну, –
На работу, и больше мы с ним не виделись.
Если он жив – серые глаза поблекли;
Красивое лицо, должно быть, подурнело.
Память моя, сохрани эти глаза такими, какими они были –
О память, сколько ты в силах,
удержи для меня от той любви!
Сколь возможно точный, нарисуй мне сегодня ее образ...
НА КЛАДБИЩЕ
Когда ведут тебя воспоминания
На кладбище – склони колена
Перед святою тайной, с должным тщанием, –
Пред темным будущим всего, что тленно.
Все к Господу направь искания,
Внемли!
Сон вечен в узком ложе, здесь, в лоне осененной
Христовой милостию земли.
Здесь тихое свое благословение
Дает надгробиям смиренным
Родная вера, чуждая стремлению
Язычества к уборам драгоценным.
Даров ненужных позлащения
Вдали
Сон вечен в узком ложе, здесь, в лоне осененной
Христовой милостию земли.
МАРТОВСКИЕ ИДЫ
Душа, будь в стороне от блеска славы,
Обуздывай порывы честолюбья.
А если им противиться не сможешь,
Будь осторожна – и чем ближе к цели,
Тем больше в каждом шаге сомневайся.
И, в миг расцвета – стал уже ты Цезарь,
Твой новый облик стал известен всем, –
Когда на улицу со свитой выйдешь,
Всех затмевая, – будь настороже:
Быть может, из толпы к тебе шагнет
Артемидор какой-нибудь; письмо
Тебе протянет: «Прочитай немедля!
О деле пишут, важном для тебя...»
Остановись, не премини оставить
Тотчас любое дело и беседу;
Пусть разойдутся те, кто на поклон
К тебе спешит: ты их еще успеешь
Увидеть позже; может подождать
Сенат – а ты внимательно прочтешь
Посланье важное Артемидора.
КОШКА
Не любит кошек люд простой. Их волшебство, их тайна
Для недалекого ума – мученье. Он не в силах
Движений прелесть оценить случайных,
Повадок... [........................................]
[ ]
[......................................................................]
Но гордость кошки есть душа и суть ее от века,
Свобода – плоть и кровь ее. Она не опускает
Свои глаза под взглядом человека.
Покрыта тайной жизнь ее страстей;
Она всегда спокойна, и сияет
Опрятностью, и позы принимает
Изящные. Все выдает в ней тонкость восприятья
Нетронутую. Вот она мечтает или дремлет –
Какая отстраненность! Созерцать ей
Дано иное – может статься, внемлет
Она теням, из древности пришедшим – может статься,
Видения ведут ее в Бубастис – процветал
Там храм ее, и фараон шел кошке поклоняться,
И в каждой позе жрец грядущее читал.
ГОЛОСА
Преображенных голосов родных
Звучание: одних мы схоронили...
Как мертвых, мы утратили иных.
Порой во сне они к нам обратятся;
Порой – мы размышляем – и в мозгу
Они вдруг раздаются, возвращая
Поэзию младенчества на миг –
Ряд звуков, что как музыка в ночи:
угасшая, поющая вполсилы.
ЦАРЬ ДЕМЕТРИЙ
Hosper ou basileus, all'hypokrites, metamfiennytai
chlamyda phaian anti tes tragikes
ekeines, kai dialathon hypechoresen*
Как македоняне оставить трон
Ему велели, Пирра предпочтя,
Деметрий, царь ( он обладал вполне
Величием душевным) – не по-царски –
Так говорят, – себя повел. Ушел он,
И золотое одеянье снял,
И сбросил сапоги пурпурной кожи,
В простое платье быстро облачился
И в путь отправился. Он поступил
Словно актер, что после представленья
Переоденется – и прочь уходит.
* Подобно не царю, но актеру, он надел вместо хламиды трагика серую траурную и тайком ушел. (Plut., Vita Demetrii, 44,9-10)
(переводы Антонины Калининой)
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:44 PM | Сообщение # 14 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| ДАРИЙ
Поэт Ферназис трудится над главной
главой своей эпической поэмы
о том, как Дарий, сын Гистаспа, стал
властителем в большой державе персов.
(И Митридат наш, чтимый, как Евпатор
и Дионис, в цари помазан им.)
Однако, тут необходим анализ,
анализ чувств, владевших им в ту пору.
Высокомерье? Алчность? Вряд ли: Дарий
не мог не видеть суетность величья...
Ферназис погрузился в размышленье...
Но плавный ход сих мыслей прерывает
слуга, вбежавший с горестным известьем:
Война! Мы выступили против римлян.
Войска уже пошли через границу.
Ферназис ошарашен. Катастрофа.
Теперь наш славный Митридат, столь чтимый,
как Дионис и как Евпатор, вряд ли
прочтет его стихи. В разгар войны
не до стихов какого-то там грека.
Поэт подавлен. Что за невезенье!
Ведь он считал, что "Дарий" даст ему
возможность отличиться и заткнуть
раз навсегда рты критиков и прочих
врагов... Какое нарушенье планов!
Но если б только нарушенье планов.
Но как мы сможем защитить Азимус?
Ведь это плохо укрепленный город.
На свете нет врагов страшнее римлян.
Что противопоставить можем мы,
каппадокийцы? Мыслимо ли это?
Как нам сражаться против легионов?
О, боги, боги! Защитите нас.
Однако среди этих треволнений
и вздохов поэтическая мысль
упорно продолжает развиваться.
Конечно, алчность и высокомерье.
Он абсолютно убежден, что Дарий
был просто алчен и высокомерен.
(перевод Иосифа Бродского)
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:45 PM | Сообщение # 15 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ГРЕЦИИ
Ну что ж, мы приближаемся, Гермипп.
Согласно капитану, послезавтра,
похоже, мы достигнем берегов.
Хотя бы мы уже в знакомых водах
родных нам Кипра, Сирии, Египта.
Зачем молчишь? Ведь сердце и тебе
подсказывает, что отныне чем
от Греции мы дальше, тем счастливей.
Зачем же нам обманывать себя?
То будет не по-гречески.
Пора признаться в неизбежной правде:
мы тоже греки - кто же мы еще? -
пускай пристрастия и чувства азиатов
присущи нам, пристрастия и чувства
далекие порой от эллинизма.
Ведь, как философы, Гермипп, негоже, чтоб
царям ничтожным мы уподоблялись.
(Ты помнишь, как смеялись мы когда
те важно появлялись в наших школах?).
По их эллинистическим одеждам,
одеждам македонским (как иначе?),
случалось то Аравию отметить,
то Мидию местами угадать.
На что они ни шли, эти глупцы,
дабы сокрыть естественные корни!
Негоже, нет, подобное для нас.
Ведь чужды нам ничтожности, как грекам.
И не стыдиться нам течения по жилам
сирийских и египетских кровей.
Почтим же их и возгордимся ими!
МОЛЬБА
Моряк погиб в пучине. Все же мать,
не ведая, идет зажечь опять
высокую свечу под образом Мадонны,
чтоб он вернулся при погоде благосклонной -
и робкий слух прилаживает к ветру.
Пока она твердит молитву эту,
икона слушает, всезнающе грустна
о том, что сын не возвратится никогда.
АННА КОМНИНА
В прологе к написанною ей "Алексиаде"
вдовая Анна Комнина скорбит об утрате.
Душа ее тревожится. "Глаза
в речном потоке я", твердит она, "покою...
Ах, если бы не бури" ее жизни.
"Ах, если б не восстания". Сжигает ее грусть
"до крови, до костей, до расщепления души".
Для сей властолюбивой женщины, однако,
в одной печали лишь содержится причина;
лишь об одном она по правде сожалеет,
(пусть не признает это) гордая гречанка,
но не взирая на интриги, все же царства
ей получить не удалось. Из рук буквально
корону выхватил коварный Иоанн.
НА КЛАДБИЩЕ
И в дни когда память ведет твою поступь
на кладбище это, смиренно почти
священную тайну, как будущий опыт
на нашем начертанном свыше пути.
Ты к Богу направь себя в скорбной мольбе.
И предстанет тебе
то узкое ложе для сна, что всегда
являет собою прощенье Христа.
Безмолвно воспела блаженная вера
и смерти приход, и явленье могил.
Не терпит ни слова, ни взора, ни дара
язычника, что бы он ни подносил
из бренного злата, тираня чело.
И смиренней всего
то узкое ложе для сна, что всегда
являет собою прощенье Христа.
ТЕРРОР
Господь Исус Христос, мне ношу облегчи.
Храни мой разум, мой покой. Храни меня в ночи.
Когда являются в мой дом, крадутся к изголовью
иные Существа без голоса, без плоти;
иные Вещи, безымянные в природе.
Крадутся и кружатся, как будто у надгробья,
и отражаются в моих больных глазах,
тем самым наводя уже знакомый страх.
Я вижу их, готовых до последней капли крови
испить меня и бытие, воспоминания готовя
о тех годах, когда я был одним из них, частицей
среди Вещей, среди Существ - исчезли те года.
И вот теперь они впервые готовы возвратиться.
И мною овладеть. Теперь, однако, навсегда
крещен я и спасен сакральным именем Христа.
Теперь, однако, ночью, как некогда вначале,
я вздрагиваю, чувствуя, что на лице застряли
их взглядов быстротечные огни.
Храни меня, храни, всезнающий Господь,
Не их, а плоть мою дай в суете перебороть.
Храни меня, от слов еще не сказанных храни.
Иначе в этой пытке, в этом страхе, в этом гнете
я вспомню то, чем погашу лампадный свет напротив.
(переводы Александра Вейцмана)
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:46 PM | Сообщение # 16 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| ТРОЯ
Вот усилия наши, усилия обреченных.
Мы в усилиях наших подобны защитникам Трои.
Порой удача улыбнется, чуть удача
нам улыбнется, сразу к нам нисходят
и дерзость, и великие надежды.
Но вечно что-то останавливает нас.
Ахилл во рву является пред нами
и громовыми криками на нас наводит ужас.
Мы в усилиях наших подобны защитникам Трои.
Надеемся, что решимостью и отвагой
мы рока злые козни отвратим
и за стеной продолжим нашу битву.
Когда же срок великий наступает,
решимость и отвага оставляют нас;
волнуется душа в нас, ослабев;
мы вкруг троянских стен бежим, спасаясь,
и бегство – все, что остается нам.
Все же паденье для нас неизбежно. На стенах
уже начинается плач погребальный.
То плачет печаль, плачут наши воспоминанья;
и громко рыдают о нас Приам и Гекуба.
ЦЕЗАРИОН
Отчасти чтоб в эпохе той найти какой-то штрих,
отчасти для времяпрепровожденья
вчерашней ночью я открыл одну из книг
о знаменитых Птолемеях – что за чтенье –
хвалы и лести в изобилье
все удостоились равно. Всяк знаменит,
славен, могуч и милостив на вид;
в своих деяньях всяк наимудрейший.
А что касается до женщин из их рода, то они –
все Береники, Клеопатры, какую ни возьми.
Когда же нужный штрих в эпохе удалось мне обнаружить,
я был готов оставить книгу, не останови
меня заметка небольшая о царе Цезарионе –
она вдруг привлекла мое вниманье...
И вот вошел ты во всем неизъяснимом
очаровании. В истории немного
осталось по тебе невнятных строк,
но тем свободней я создал тебя в своем воображенье,
сотворил прекрасным, чувствующим глубоко;
мое искусство наделило лик твой
влекущей, совершенною красой.
Я живо так вообразил тебя
вчерашней ночью, что, когда погасла
лампа моя – намеренно дал я догореть ей, –
вообразил я дерзко, как ты входишь в мою келью,
и вот мне мнится, что ты стоишь предо мною, как стоял ты
перед Александрией, в прах поверженной,
бледный и изнемогший, но совершенный, даже в скорби
все еще надеясь, вдруг да пощадят
подлые, те, что нашептывали: "Цезарей слишком много".
С ДЕВЯТИ
За полночь на дворе. Быстро минуло время,
да, с девяти, как засветил я лампу,
сел вот на этом мосте и сижу, не читая,
ни слова не говоря. Не очень разговоришься,
когда ты один в одиноком дому.
Былого тела моего виденье,
да, с девяти, как засветил я лампу,
явилось мне, нашло меня, напомнив мне
благоуханье замкнутых покоев
и наслаждения любви, какой бесстрашной любви!
Явило взору моему оно
улицы, которые теперь неузнаваемы,
места наших сборищ, смолкшие, опустевшие,
театры и кофейни, которых больше нет.
Былого тела моего виденье
явилось и печали привело;
семейный траур, горечь разлученья,
страдания родных, страдания
умерших близких, столь неоцененных.
За полночь на дворе. Как часы пролетели.
За полночь на дворе. Как пролетели года.
ИОАНН КАНТАКУЗИН ОДЕРЖИВАЕТ ВЕРХ
Поля он видит, все еще его нивы;
его пшеница, его скот и его деревья,
плоды его. А вдали он видит свой отчий дом,
одеждой полный, мебелью старинной и серебром.
"Всего лишусь я, помилуй бог, всего лишусь теперь я".
Сжалится ли над ним этот Кантакузин,
коль в ноги ему пасть? Ходят слухи, что он снисходителен –
он снисходителен, но его клевреты? но войско за ним?
Или броситься в ноги госпоже Ирине самой?
Глупец! зачем он взял сторону Анны –
он и не подумал бы, не стань она женой
господина Андроника. Знаем мы, какой
она удачливой и человечной была!
Даже франки и те не ждут от нее добра.
Нет нелепей планов ее, смешнее интриг. Ее силы
из Константинополя всему миру грозили,
а их уничтожил Кантакузин, господин Иоанн уничтожил.
И надо же – он хотел на стороне Иоанна
выступить! Кабы так, не жертвовал бы он теперь своим счастьем,
вельможа знатный, на посту безопасном –
кабы его епископ в последний миг не связал
словом, использовав свой почтенный сан,
кабы не ложных сведений заведомые преувеличенья,
кабы не обещанья, кабы не помраченье.
НА ИТАЛИЙСКОМ БЕРЕГУ
Ким, сын Менедора, юноша италийский,
дни свои проводит в праздных развлечениях,
столь привычных для тех, кто в Греции Великой
возрос среди утех, среди роскоши праздной.
Нынче ж нет и следа природной веселости
в нем – уныл, задумчив пришел он один сюда,
угрюм, как никогда, глядеть, как разгружают
трофеи, что суда везли с Полопоннеса.
Греческое добро: коринфские трофеи.
Нынче веселиться нельзя и охоты нет –
нарушит ли запрет юноша италийский,
о развлечениях помысливши без стыда.
КОРОЛЬ КЛАВДИЙ
В далекие края мысль моя стремится.
Ступаю я вдоль улиц Эльсинора,
по площадям брожу и вспоминаю
печальнейшую из историй
о злополучном короле, том самом,
которого убил его племянник
из-за каких-то диких подозрений.
Все бедняки под кровлею укромной
тайком (остерегаясь Фортинбраса)
оплакали его. Спокойным, кротким
был он и к тому ж миролюбивым
(вдоволь перенесла страна его во время
войн при его предшественнике бравом),
был в обращенье он равно любезен
с великим или малым. Произвола
чурался он, всегда искал совета
в решеньях дел и судеб государства
у тех, кто многоопытней, мудрее.
За что его убил его племянник –
не объяснилось и поднесь на деле.
Принц короля подозревал в убийстве,
на том основывая подозренья,
что как-то ночью, прогуливаясь по верхней
площадке одного из бастионов,
он возомнил, что видит некий призрак,
и, с этим призраком вступив в беседу,
узнал от призрака о неких обвиненьях,
на короля последним возводимых.
То было лишь воображенья вспышкой
наверняка или обманом зренья.
(Известно нам, что принц был крайне нервным;
и в Виттенберге, где он обучался,
маньяком он прослыл среди студентов.)
Так вскоре после встречи той явился
принц к матери, чтоб переговорить с ней
семейных дел касательно. Внезапно
во время разговора он смешался
и начал дико кричать, вопить о том, что
ему опять-де явлен тот же призрак.
Но мать так ничего и не узрела.
В тот же самый день убил он старца
знатного и без видимой причины.
И так как принцу предстояло днями
отправиться в английские пределы,
король и постарался наспех, наспех
его отправить, для его ж спасенья.
Но все ж народ настолько возмутился
чудовищностью этого убийства,
что вспыхнул бунт – восставшие пытались
взять приступом дворцовые ворота,
и вел их сын убитого вельможи –
Лаэрт достойный (юноша, бесспорно,
отважнейший, к тому ж честолюбивый:
и в этой свалке "Короля Лаэрта
на трон!" его приверженцы кричали).
Потом, когда покой настал в державе
и сам король успокоился в могиле,
племянником своим убитый, принцем
(до Англии последний не добрался;
дорогою туда бежал он с судна),
некий Горацио вдруг объявился
с рассказами, в которых он пытался
найти деяньям принца оправданье.
Он заявил, что в Англию поездка
была злоумышленьем, был-де послан
туда приказ об умерщвленье принца
(и все же нет тому подлинных доказательств).
Также сказал об отраве в напитке
и короля обвинил в отравленье.
Правда, и Лаэрт проговорил о том же.
Но если лгал он? Если обманулся?
Как говорил он? Раненный смертельно,
чуть очнувшись, не утвердившись в мыслях,
так что речи его казались бредом.
Что до отравленного оружья,
то позже оказалось – к отравленью
король был вовсе не причастен, поскольку
оно отравлено самим Лаэртом.
Тут-то сей Горацио – велика нужда –
вдруг призрака в свидетели выводит:
де призрак говорил о том и этом,
де призрак сделал то и это сделал.
И потому, речам его внимая,
все ж большинство датчан в глубинах сердца
жалело милосердного владыку,
который из-за призраков и сказок
убит несправедливо, зря низвергнут.
Однако Фортинбрас, не быв в убытке –
и трон и власть легко ему достались, –
выслушав все внимательно, признал
важность и значение слов Горацио
(переводы Александра Величанского)
_______________________
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:47 PM | Сообщение # 17 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| ОКНО
Один по комнатам брожу -
здесь душно и темно,
Ищу окно,
всего одно - открытое окно.
Я замурован, позабыт -
и брежу наяву,
Мечтаю тщетно и давно
взглянуть на белый свет,
Но не могу найти окно:
его, наверно, нет…
Быть может, к лучшему оно,
что не прорублено окно:
Ведь новых мук
и новых бед
Я не переживу.
ГОРОД
Ты мне сказал: "За морями- рай,
Огни других городов…
Город родной задушил меня -
Я покинуть его готов.
Ум омертвеет, сердце застынет:
Ни цели, ни счастья нет, -
Только зияют окна пустые
В руинах прошедших лет".
Новых земель и других морей
Тебе не увидеть - нет!
Город родной, как твоя судьба,
Будет идти вослед.
Тем же кварталом, улицей прежней
Вечно тебе бродить,
В тех же домах сединою снежной
Голову остудить.
Будешь опять ты в старых харчевнях
Старое пить вино, -
Здесь твоя жизнь навсегда осталась -
Другой тебе не дано.
КЕССАРИОН
Я изучал далёкую эпоху,
Читая на досуге Птолемея.
Прошла передо мною вереница
Исполненных достоинств исполинов,
Премудрых, благородных и прекрасных,
И дамы
в блеске красоты и чести -
Знатнейшие из знатных - гарцевали,
И каждая смотрела Вероникой,
Сияла Клеопатрою на троне, -
Примером добродетели слыла…
Однако привлекли моё вниманье
Две строчки -
о царе Кесарионе:
Какая жизнь вместилась
в эти строчки
Меж датами рождения и смерти?..
Я дал погаснуть лампе догоревшей,
Тебя представив
на исходе ночи
В захваченной тобой Александрии -
Печальный победитель,
с измождённым
И серым от бессонницы лицом,
В измятых латах, в рассечённом шлеме -
Мечтающий о тихом утешенье
И жалости ничтожных -
тех, кто шепчет,
Что право многоцарствия - священно!..
Вдруг понял я:
моё настало время -
Свобода и фантазия - прекрасны!
Ты оживёшь,
о царь Кессарион!
Я воссоздам тебя,
наполню слово
И музыкой, и краской,-
даже запах
И вкус вина, которое ты пил,
Я передам…
Какое всё же счастье,
Что Птолемей так мало написал!
СТЕНЫ
А мне казалось,
что свободен я -
В своей судьбе,
в захламленном жилище
На верхнем черепичном этаже…
И вот, пока я жил неторопливо,
Вокруг меня
воздвигли эти стены,
Слепые стены мрака и забвенья…
Я шума стройки так и не услышал
И суеты ни разу не заметил.
Беспечный и глухой -
я упивался
Своим покоем, творчеством, свободой!..
И лишь теперь
в своем колодце душном -
Надежно отгороженный от мира -
Я проклял
то доверчивое время,
Которое возвысило меня.
ДРЕВНИЕ СТРОИТЕЛИ
Прогресс - всенародная стройка.-
И все мы спешим муравьями,
Каждый - со своей ношей,
Со своим желаньем и словом, -
Все мы делаем маленькое дело, -
Но растет пирамида прогресса,
Облака вершиной попирая…
А когда налетает буря,
Собираются тревожные толпы
Тщетный труд свой спасать от стихии.
Для чего?..
Ведь они растратят жизни,
Умирая в нужде и лишеньях,
Лишь с надеждой:
"Для будущего терпим!
Будут дети счастливей, будут внуки
Радость черпать переполненной чашей,
Не узнают ни боли от раны,
Ни соленого рабьего пота,
Ни бессмысленных мук, ни унижений…"
Все тщета!
Никогда не будет счастья,
Золотого, желанного века,
Поколений, не знающих страха
За грядущие дни…
Качнутся своды -
Их разрушит жажда совершенства, -
И опять уже другие люди
На развалинах чего-нибудь постоят…
Ничему их не научит время.
СВЕЧИ
Дни будущие выстроились в ряд -
Горящие, сияющие свечи.
Душа согрета трепетной надеждой
На их неуловимое тепло.
Дни прошлые огарками чадят,
Оплывшими и согнутыми жалко,
Они вблизи
еще мерцают тихо,
Но холодно и пусто вдалеке.
Смотреть туда
мне стыдно и печально,
Припоминать их блеск первоначальный,
Их первый свет, лучистый и недолгий,
Мучительный, как старая любовь.
Как мало свеч горящих остается,
Как черный ряд растет неумолимо,
Как быстро дотлевают фитили…
(переводы Игоря Жданова)
Сообщение отредактировал Franko - Суббота, 2012 Окт 20, 11:48 PM |
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:49 PM | Сообщение # 18 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| ГОЛОСА
Безмолвны голоса любимые. Одни
уже мертвы. Утрачены, навек ушли другие...
Порою их во сне я слышу вновь,
иль грежу ими наяву порою...
И дальний отзвук близких голосов
опять нанизывает прожитого строки. И –
музыкой ночною тихо гаснет...
(перевод Хамдама Закирова)
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:50 PM | Сообщение # 19 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| Богам ведомо грядущее, людям – свершившееся, мудрецы же внимают предстоящему.
Филострат
Открыто людям то, что совершилось.
Грядущее открыто лишь богам,
что обладают вечным единственным светом.
Лишь краешек того, что не родилось,
открыт бывает нашим мудрецам.
Их чуток слух. Порой перед рассветом
они внимают чутким голосам
событий предстоящих. Но об этом
дано лишь мудрецам знать да поэтам
и не дано, увы, проведать нам.
****
ЦЕЗАРИОН
То ль связь времен пытаяся найти,
то ль время скоротать иначе не умея,
я за столом всю ночь провел почти,
читая панегирик Птоломеям.
В нем льстить царям не уставал язык,
но лесть во все века одна и та же:
велик да славен царь, и даже
женщин, что к тому принадлежали роду,
писатель древний чествовать привык
как дивных Клеопатр и Вероник.
Когда же я немного разобрался
в эпохе, я собрался эту книгу
отложить; но ты, Цезарион,
и впрямь увлек меня…
Так вот он – ты, таинственный правитель,
прекрасный телом и душою. История
о тебе хранит лишь пару строк. Поэтому
я полагаюсь на свое воображение:
ты молод и красив. Твое лицо
загадочно, весь облик твой чарует.
Мое искусство, моя фантазия сделали
тебя таким. Вчера ночью, когда моя лампа
погасла – я сам дал ей погаснуть, –
мне показалось, что ты вошел в комнату,
и остановился предо мной,
вернувшись из побежденной
Александрии: бледный, усталый,
прекрасный в своем разочаровании,
по-прежнему веря в милосердие плебеев,
усердно бормотавших: “Аве Цезарь!”
(перевод Евгения Колесова)
|
| |
| |
| Franko | Дата: Суббота, 2012 Окт 20, 11:50 PM | Сообщение # 20 |
|
Свободный художник
Группа: Проверенные
Сообщений: 413
Статус: Offline
| МОГИЛА ГРАММАТИКА ЛИЗИЯ
В бейрутской библиотеке, направо от входа,
мы похоронили мудрого Лизия, грамматика.
Мы выбрали ему прекрасное место,
положили его рядом с книгами,
которые он помнит, наверное, даже там:
комментарии, тексты, грамматики, варианты,
многотомные исследования греческих идиом.
К тому же, по дороге к книгам
мы будем видеть могилу и чтить его прах.
МАНУЭЛЬ КОМИНОС
Сумрачным сентябрьским днем
Император Мануэль Коминос
почувствовал, что смерть недалека.
Придворные астрологи – подкупленные, разумеется, –
болтали о годах, предстоящих ему.
Но пока они толковали,
он вспомнил старый религиозный обряд,
приказал принести из монастыря
церковные ризы
и надел их, радостно принимая
скромный облик священника или монаха.
Счастлив тот, кто верует
и кто, как Император Мануэль, к концу жизни
скромно одет в свою веру.
ЮЛИАН НА МИСТЕРИЯХ
Но когда он очутился в темноте,
в жутких недрах земли,
в сопровождении нечистых греков,
и бесплотные фигуры в венчиках и ярких огнях
явились пред ним,
юный Юлиан оробел
и, повинуясь порыву, оставшемуся с набожных лет,
перекрестился.
Фигуры тут же исчезли;
постепенно потухли венчики и огни.
Греки переглянулись.
“Видели вы это чудо? – спросил Юлиан. –
Милые спутники, мне страшно.
Мне страшно, друзья, я бы хотел уйти.
Не видели вы разве, как демоны исчезли,
как только узрели святой знак креста?”
Греки презрительно расхохотались:
“Стыдно! Стыдно так говорить
с нами, философами и софистами!
Если желаешь говорить такие слова,
говори их епископу Никомедии
и его священникам.
Величайшие боги Греции
явились перед тобой.
А что ушли, так не думай,
будто они испугались жеста.
Просто когда они увидели
твой отвратительный, грубый знак,
их благородные натуры пришли в омерзение,
и они с презрением покинули тебя”.
Вот что они сказали ему,
и дурак оправился от своего священного,
блаженного страха, убежденный
нечистыми словами греков.
ПЕРВАЯ СТУПЕНЬ
Молодой поэт Эвмен
жаловался Феокриту:
“Я пишу вот уже два года,
а сочинил всего лишь одну идиллию.
Это мой единственный законченный труд.
Грустно, что лестница Поэзии
высока, чересчур высока;
с этой первой ступени, где я стою,
мне никогда не подняться выше”.
Феокрит отвечал: “Такие слова
кощунственны и недостойны.
Ты должен быть счастлив и горд
стоять на этой первой ступени.
Подняться столь высоко – немалое достижение:
содеянное тобой велико.
Даже эта первая ступень
далека от обычного мира.
Чтобы стоять на этой ступени,
ты должен по праву быть
жителем страны идей.
И ведь трудно и необычно
числиться гражданином такой страны.
Правящих ею законодателей
никакому шарлатану не провести.
Подняться столь высоко – немалое достижение:
содеянное тобой велико”.
(переводы Нины Косман)
|
| |
| |
