-Ну же, пойдём со мной, пойдём в паутину. Жизнь так статична, кругом летят действия и быт, что проникают и заполоняют голову, побуждают погружаться в этот одинаково-крутящийся круг.
А я не такой. Просто убей себя моим жалом и обновись, сбрось старые одежды и предстань в естестве своём, как предстаю я под аплодисменты толпы. Они думают, что я играю, нет, я жив, как никогда, я смеюсь, как никогда не смеялся, и ты тоже можешь.
Скажи мне, о чём ты думаешь? Скажи мне, что ты видишь? Я покажу тебе это с другой стороны, с непроявленной. В руинах стоишь ты, ждёшь чего-то, чуда, наверное. Чудо не может явиться в этом месте, куда даже свет давно не падает, и пески поглотили надежду.
Закутайся в мои клейкие нити, почувствуй, как желанный сок разъедает условности и открывает возможности. Я – альтернативный вариант, и я – единственное, что есть в тебе в этом мире настоящего. Я есть постоянство. Я есть открытие. Я есть твоя борьба.
Учись кидаться словами, словно острыми копьями, учись защищаться меня, учись не проигрывать и восставать, чтобы отомстить. Нет света более яркого, чем света, открытого в глубинах тьмы. Нет тьмы более беззащитной, когда у неё нет борьбы со светом, и тогда она пожирает себя, превращаясь в ничто, в бесконечное чёрное ничто. И нет ни тьмы и нет света, когда меня не существует. Потому что я – выбор и то, за что стоит бороться. Учись управлять этим.

-А если я не хочу бороться?

-Тогда ты есть ничто.

-Я ощущаю себя, как я могу быть ничем?

-Нет, вы ощущаете. Ты такой же, как и все они.

-Что даст мне этот уход? Зачем мне выпускать тебя?

-Ты вспомнишь.

-Не надо. Я живу здесь и сейчас. Вместе мы создаём, а ты можешь всё разрушить.

-Вы умрёте в своей беспечности.

-Мы умрём быстрее, если будем блуждать каждый в себе.

-А что ты сделаешь со мной? Я – ты. Я проявляюсь тогда, когда ты теряешься. Я тебе нужен.

-Ты жесток.

-Но полезен.

-Ты логичен в своём абсурдстве.

-Но прав.

-Ты не можешь быть мной.

-Я – голос твоих генов, я есть в твоих предках и в тебе.

-Ты – зверь.

-Лучше быть им, чем скрывать его под собой и пытаться быть невинностью.

-Ты – всего лишь прошлое.

-И я тебя не оставлю. Ты не сбежишь.

-Ты прав. Мне придётся тебя уничтожить.

-Смертью ничего не исправишь.

-Я не говорю о своей смерти. Я буду помогать другим, мы будем вместе.

-Чем вы сможете помочь друг другу, жалкие беспомощные оболочки?

-Поддержкой, пониманием. А вместе мы сильнее.

-Это значит отказаться от себя.

-Да. И это есть сила. Сила есть в сбрасывании оков и изменении. Вместе мы существуем и никогда не умираем, потому что память остаётся. Это есть полная победа над собой. Это есть убийство своего железного человека.

-Ты не справишься.

-Прощай.

-Ты не…

-Прощай.

-Ты…

-Я. И только я.

-Проходите, товарищ.

Следователь затушил в стеклянной гранёной пепельнице сигарету и показал на стул.
На стальном столе, о который, возможно, было удобно разможать головы, как отметил уже немолодой человек, садясь на стул, лежали книги. Его книги.

-Вы курите? – спросил следователь, кидая писателю пачку сигарет.

-Что вы, мне вредно.

-А вот ваши герои курят. Импортные.

-И вы из-за этого меня пригласили? У меня мало времени.

-Во-первых, не «пригласили», а вызвали. А во-вторых, когда вам уходить, мы решим сами.

Писатель глубже вжался в стул. Тот был неустойчив и, кажется, одна ножка шаталась. А следователь закурил следующую сигарету и продолжил:

-И вы должны понимать, что мы не вызываем из-за такой мелочи, хотя она тоже будет прикреплена к вашему делу.
Вот, - следователь взял одну из книг и пролистал несколько страниц, -
Здесь вы пишите об убийстве Троцкого в Америке. Скажите, зачем вы пишите о предателях Родины? Причём, представляете их в качестве жертв?

-Потому что я пишу правду.

Следователь вздохнул.

-Что есть правда, а что – нет, решать не вам. А последствия вот этого, - следователь ткнул в книгу, - могут проявиться в обществе.
Далее. Вот, допустим, ещё одна ваша книга. О войне. И что вам неймётся, писали бы уже о детях, что ли. Ну, ладно. Так вот, здесь есть момент, где отряд попадает в окружение. И, когда солдаты пытаются сбежать, то мужественный лейтенант-коммунист стреляет в некоторых, чтобы они держали позицию.

-Вы сказали, мужественный?

-Да, вы не ослышались. И вы представили всё так, что он выполнил неправильные действия, и что весь отряд был уничтожен по его вине.

-Но это правда. Я разговаривал с выжившими пленными.

-Правда в том, что он исполнил свой долг. И его имя вписано в историю, как имя героя.

-Странные у вас понятия о героизме.

-Мои представления о героизме совпадают с представлениями партии. Вы идёте против партии?

-Я не это имел ввиду.

-Вот и правильно. Значит, выходит, что вы пишете неправду.

-Господи, пусть будет так.

-Господи? Я не ослышался?

-Куда катиться эта страна…

-С вами действительно есть проблемы, товарищ. Хорошо, что товарищ Егоров, ваш сосед, вовремя поставил нас в известность. Должен отметить, что мы не «катимся», а движемся. Уверенно движемся к светлому будущему. А вы нам мешаете. Если бы лично я руководил расследованием, то принял обязательно жёсткие меры. Но вы достаточно знамениты, и приказом сверху решено после предварительного допроса разобраться и, в случае подтверждения подозрений, принять меры.

-И что же это за меры?

-Выслать. Нам не нужны такие люди.

-Что ж, дайте мне время собраться.

Следователь прищурился.

-Вас ждёт машина до аэропорта. Вещи уже там. И ещё, перед тем, как вас проводят, фамилии «бывших пленных» попрошу записать.

…
(через 40 лет)

Он долго прожил в эмиграции, работал, но не жалел, когда осуждал режим, установившийся в его стране. А потом этот ненавистный ему режим рухнул, и теперь он возвращался, предвкушая встречу. Действительно, всё изменилось. Писатель отметил, как всё резко меняется в нашей стране, как легко люди переходят к новой жизни. И ему по случайности удалось встретиться с этим бывшим следователем. Заметил знакомое лицо на одной даче и решил подшутить:

-Здравствуйте, товарищ!

-Тамбовский волк тебе товарищ. Чего надо?

-Вы меня не помните?

Тут мужчина выронил лопату и побежал открывать калитку. Долго они разговаривали. А потом тот вдруг прижался ко мне и заплакал:

-А у меня сына сгноили в лагере в Казахстане. За шпионаж. И жена умерла, от горя. Меня уволили. Первый раз за то, что отец предателя. Но за заслуги восстановили. А потом опять вынесли, и опять за те же заслуги, перед Советской властью.

-Ничего, всё пройдёт, всё стерпится и утрясётся. Бог есть.

Вот так вот они стояли. И расставались без слов и навсегда.

-Присаживайтесь, мистер Фрай. Успокойтесь, вы, наверное, первый раз на таком приёме. Я понимаю, со специалистом, роющимся в ваших мозгах, разговаривать труднее, чем идти к зубному, но вы просто расслабьтесь. Не хотите чего-нибудь выпить?

-Воды со льдом можно?

-Естественно. Итак, мистер Фрай, давайте я буду звать вас просто Фрай, вы не против?

-Нет, что вы.

-Вижу, вы вполне успокоились. Дайте посмотрим на вашу проблему.

-Ну это не проблема, это мои опасения и беспокойства.

-С этого всё и начинается. Продолжайте.

-Началось с того, что я познакомился с замечательной девушкой. Я просто влюбился по уши, мы встречались, а через год и четыре месяца поженились и сняли квартиру.

-Безоблачное начало.

-Да. Потом у нас появился ребёнок.

-Он стал причиной вашего беспокойства, Фрай?

-Сначала нет. Если честно, им занималась Чан, моя жена. Мне просто не хватало времени. Но потом ей предложили хорошую работу, от которой было бы глупо отказываться, тем более, нам нужны были деньги.

-И?

-Мы начали думать. Постороннего человека, который бы приглядывал за Ли, мы поостереглись нанимать. А в садиках на запись стояли большие очереди, на годы вперёд. И нам пришлось перекраивать свой рабочий день. В итоге, я работал по вечерам, а Чан – с утра. Не считая, конечно, срочных заказов.

-И у вас всегда всё получалось?

-Я бы не сказал. Иногда Ли оставался один. Да и у нас самих совершенно не оставалось свободного времени. А ведь раньше мы ездили отдыхать в горы…

-У вас были какие-то варианты решения проблемы?

-Да, сначала я хотел его отвезти к бабушке во Флориду, но чан бы сильно волновалась. Да и мне, если честно, не нравился такой вариант. А я выполнял все отцовские обязанности, менял подгузники, готовил еду, жидкую кашу, и всё из натуральных продуктов, играл с ним. На самом деле, мне это нравилось.

-В чём же была проблема?

-У нас с Чан что-то изменилось. Мало того, что стало мало времени на себя, я её почти не вижу ведь, но мне кажется, что появилась какая-то пропасть. И она расширяется. Я не знаю, что делать в этой ситуации.

-Как вы думаете, Фрай, что нужно человеку для счастья?

-Всего понемногу.

-Это самый точный ответ, который я слышал на самом деле. Вы правы. Если чего-то мало или много, это становится несчастьем. Давайте посмотрим, что есть у вас. Вы молоды и здоровы, но ведёте нервный образ жизни. У вас есть дом, семья, но при этом вы не ощущаете целостность вашей семьи. Ваш круг общения узок, и вы зацикливаитесь на своих проблемах. Ваша работа прибыльна, у вас есть планы на будущее, но будущее выглядит мрачнее настоящего.

-Верно.

-Значит, вам надо поменять место.

-Вот так вот взять и поменять?

-Да. Почему бы не отправиться, скажем, к побережью?

-Снять домик, обустроить там рабочее место. Звучит заманчиво.

-При этом, что вы теряете? Только новые ощущения появляются, но это будет даже на пользу. И у вас с Чан будет больше времени на себя.

-Спасибо, доктор Коллинз.

…
(в аэропорту)

-Знаешь, милый, всё так резко. Ты уверен, что мы делаем всё правильно?

-Ну же, надо просто купить билет, и мы сможем улететь от наших проблем подальше.

-Я хотела сказать тебе одну вещь, но была неуверенна. Да и в последнее время был в плохом настроении.

-И что же это?

-Я обследовалась. У нас будет ребёнок. Извини, что сообщаю сейчас, но уехать мы не можем.

Фрай выронил чемодан. В голове всплывали картинки того, как он меняет подгузники, готовит кашу, пропускает матч своей любимой команды, устраивается на новую должность на работе…

-Ты права. Похоже, от этого не убежать. Я думаю, нам есть, о чём поговорить дома.

С шумным скрипом колёса движутся по рельсам, унося состав с десятком крытых вагонов. Ставлю на мокрый снег фонарь и потираю замёрзшие руки. Всю ночь грузили мешки.

-Ну что, Мишь, давай для сугреву.

Прохор, как всегда, верен себе, вон, за воротом толстого полушубка, закутанная в шарф, выглядывает головка бутылки.

-Давай. Холодно сегодня.

Садимся на скамейку возле станции, затерянной среди бескрайних просторов, достаём стаканы, и несётся протяжная песня вслед уходящему поезду. И сколько таких дней в моей памяти, тонущих в суровой зимней ночи. А началось всё в далёкой от этих мест Праге.
Вспоминаю до сих пор, как что-то ушедшее и сказочное, те места, родную Влтаву, по которой плавают летом голуби, Карлов мост и бесчисленные огни, поглощающие город, когда смотришь на него с холма Петршина.
А зимой особенно хорошо. Жалко. Здесь не так. Здесь очень тихо, на километры от одинокой станции тянется лес и, когда присматриваешься к деревьям, то кажется, будто кривые сучья прижимаются в объятьях, не давая путнику узнать, что спрятано в этом лесу.
Говорят, хотели сделать здесь лесопилку, железная дорога ведь рядом, а нет, никто не хочет оставаться, не приживается лагерь, и стоят вот так деревянные домики с выбитыми стёклами, смотрят на лес, а внутрь залетает снег и пляшет свой танец.

-Мишь, ну что ты задумался? О своих поди вспоминаешь? Брось это дело. Вот лучше расскажи, где эту гармошку достал, что у тебя лежит в тумбочке в тряпице.

-Это память. Знаешь, Прохор, никогда не было у меня своего родного дома, вечно мотался, ютился, да нигде не прижился. А вот город тот и был моим большим домом. Чем только не занимался. И работал в ресторане, и газеты разносил. Гармошку мне подарили. Вот как это было.
Возвращался я с ресторана одним вечером и вот, подхожу уже к дому, смотрю – сидит в снегу девочка, кутается в пальто. Потерялась она, оказывается, ну я и взял её к себе. Тяжело приходилось, но ничего, друзья у меня кое-какие были, помогли. Вот так вот и жили мы с ней, пока не нашёл я в газете статью о пропавшем ребёнке одного известного музыканта. Видимо, выпил он в тот вечер много, не доглядел или забыл. Естественно, отвёл я девчушку к нему, а он мне подарил гармошку.
-А что он, гармонист был?

-Нет. Пианист. Просто, из коллекции, знатная гармошка.

-А чего деньгами не взял?

-Я сам попросил, увидел. Не деньги главное, мне они бы не помогли. А знаешь…

Тут он услышал характерный прохоровский храп и отвернулся. Ну что, вроде знатная история получилась.
Только вот было всё наоборот. Это он был пианистом, нашёл девочку и отвёл к отцу-бедняку, который дал ему гармошку на память в благодарность. А где его город, где его знаменитость, концерты? Всё ушло, осталось немного из вещей, да гармошка, к которой он не прикасался. Вот так вот всё бывает, повернётся, и не заметишь.
Он закутал Прохора поплотнее, спрятал бутылку и вошёл в домик-сторожку при станции.
Руки сами потянулись, развернули тряпицу.
И понеслась грустная песня, полетела сквозь скрюченные сучья деревьев, сквозь падающие снежинки, на Родину, в родной город. И это было единственное, что его связывало теперь с ним и с тем, что ещё жило и не собиралось умирать.

Слёзы и звуки рыданий тонули в чашке из-под кофе. Тонкая хрупкая девушка плакала, нет, даже скорее выла, одновременно размазывая по лицу растёкшуюся тушь платком с цветочками. Тут же, за столом, сидела ещё одна девушка и осуждающе смотрела на свою подругу.

-А я тебе говорила, что он – сволочь.

-Ну кто мог подумать? Ну почему я…яааа?

-Не убивайся ты так, не трать нервы на этих козлов, надо смотреть в будущее позитивно. Ещё сахару?

-Нее…еет. Я просто не ожидала, вот это удар. И с кем? С ней?

-Кукла. Ну кукле и кукольная жизнь. Мы сильные, мы справимся.

Тут в дверь позвонили. Подруга подмигнула и пошла открывать.
За дверью стоял Александр. Она встала в угрожающую позу.

-Ну, чего припёрся, вещи забирать?

-Какие вещи? Марго, это ты? Странная ты сегодня. Где Катя?

-В кухне она. Но лучше тебе ей не показываться.

Из кухни послышалось:

-Пускай войдёт. Я хочу посмотреть в глаза этому предателю.

-Катя, Катюша, о чём ты?

Марго зашипела.

-Не притворяйся, урод. Я сама видела, как вы мило любезничали на фотосессии.

-Что? Я ни в чём не собираюсь оправдываться. Это обычная работа.

-Ах, обычная работа.

-Дай мне поговорить уже. Кать, ну кого ты слушаешь? Кому веришь? Вот он я, целиком перед тобой. Посмотри мне в глаза.
-Ссобаки. Вот так вот всегда они подлизываются. Не слушай его.

-Саша, скажи, что этого больше не повториться.

-Конечно, нет. Хотя я не понимаю, что должно повторяться. Ну давай сходим сегодня куда-нибудь?

-А я?

-Что ты, Марго?

-Да вы все здесь с ума посходили. Сашь, скажи ей правду. Скажи, что мы встречались за её спиной, и нам нужен был повод, чтобы бросить эту дурочку в одиночестве.

Саша потупился.

-Ну же, ты что, передумал? Почему я должна отдуваться?

Рыдания Катерины заглушили лепетания её ухажёра.

-Я так от тебя устал, Марго. Твоя жестокость меня просто бесит. Неужели нельзя было сделать всё помягче?

-Чем быстрее всё кончится, тем меньше она будет вспоминать. Или ты передумал?

Дрожащим голосом Катерина прошептала:

-Убирайтесь оба.

Когда она осталась в одиночестве, то облегчённо вздохнула. Надо же, а всё прошло замечательно. Любовь любовью, а комнату она отсудит. Она давно узнала о переписке Марго с Сашей, только случая не представлялось. А сегодня представление прошло как по нотам, только дорогую тушь жалко. Катечка пододвинула к себе телефон и набрала номер.

-Андрей, я уже свободна. Приходи к двенадцати.

Руки поднимаются вверх, сгибаясь в арке, а за ними уже тянется остальное тело, погружаясь в воду. Чувствую, как пузырьки воздуха щекочут нос. Вдох.
Монотонное движение. Нет. Стремление туда. Погружение.
Опять поднимаюсь, в голову проникают неестественно громкие звуки.

-Спортсмен под номером семнадцать, Илья Семёнов, лидирует в заплыве. Он показывает отличное время. Да, он на финише. Вторым приходит спортсмен из Канады, Джордж Фишмен, а за ним – германский спортсмен, Зигмунд Штольц. Золото, друзья, у нас золото.

А как всё вертится сейчас. Он думает об этом с усмешкой сейчас, держа в руках свою медаль. Почему он думает об этом?

…

-Так, чему равен десятичный логарифм от косинуса нуля градусов?

Интересно вот так наблюдать, как шевелятся губы у нашего учителя по математике, Ивана Герасимовича. Наверное, спрашивает чего-нибудь про тангенс или разность углов в трапеции.

-Нет, вы посмотрите на него. В наушниках сидеть на уроке! С такой наглостью я ещё не встречался. Распоясалась наша молодёжь…

О, что-то монолог затянулся. Неужели начал вспоминать, как разводил хулиганов возле школьного бассейна? А, может, рассказывает про службу на границе с Китаем? Тогда это надолго. Нет, берёт указку. Пора валить. Сделать только глубокий вдох и…

-Вот гад, убежал. Слышишь, родителей ко мне завтра. Э-эй, как же, услышит.

Или вот об этом.

…

Ну чего, пацан, есть чего по мелочи?

-Смотря что.

-Ты чего, типа умный? А мы тебя сейчас научим. Копейки, говорю, гони.

-А может десять фунтов стерлингов разрезанными купюрами, засунутыми в вакуум и пропущенные через синхрофазотрон на большой скорости?

-Чего?

Медленно думает. Ну, давай, делаем вдох и…

-Э, пацаны, этот тип Коляна уложил. Валим.

Или это.

…

-Илья, с тобой очень интересно, но я думаю, что дальше так продолжаться не может. Нам надо строить более серьёзные отношения.

О, она даже думать умеет? Как-то даже не верится, когда смотришь на неё сейчас, полуголую, в лёгком халатике, стоящую возле двери. А, между прочим, вдох и…

-Ты чего? Не хочешь со мной разговаривать? Ну ладно, я это тебе припомню.

Ну вот. Под водой было плохо слышно, что там она кричала, но вроде уже ушла. Ещё надо пены добавить, пожалуй.

…

Проносятся перед глазами образы, улетают. А взгляд ловит отблеск света на поверхности металла, и губы шепчут:

-Главное – вовремя сделать вдох.

Ну вот, на этом заканчивается второй цикл рассказов.

Когда строили город, то думали, что он сможет обеспечить жителей всем необходимым, что все будут следовать правилам его жизни, будет поддерживаться необходимая плотность населения и смертность. Думали, что то, что город находился далеко от других городов, практически без снабжения извне, могло дать ему возможность самостоятельно себя обеспечивать. Но сначала за ним приглядывали, а потом остальному миру стало не до него. Город остался в одиночестве. Какое-то время всё шло так, как и было задумано: строились дома, копились ресурсы, люди рождались и умирали, не зная, что творится за морем и далёкими горами, образующими котловину. Но потом в городе произошли перемены. Когда жители обеспечили себя всем необходимым, то потеряли интерес ко всему, кроме того, как провести свой досуг. Работали для того, чтобы не умереть с голоду. учились настолько, насколько им хотелось, тратили столько, сколько им вздумалось. И этого было достаточно. Пришло время, когда жители осознали, что вовсе не обязательно было работать всем. Это стало не нужно, ведь город снабжал достаточно. Становилось всё меньше рабочих, потом остались специалисты, которые обосновались в отдельном квартале в нижней части города. Этот квартал отделили стеной, которая препятствовала осаждению почвы из верхнего города, а также не пускала его жителей, давай проход только рабочим.

Чарльз-932 редко предавался мыслям о прошлом, впрочем, как и его друзья. Его задачей было следить за системам охлаждения продуктов в центральном ресторане. Он находился на расстоянии тридцати метров над землёй, открывая с верхних этажей чудесный вид на море. Клиенты прилетали на аэромобилях и садились за столики, где их обслуживал роботизированный персонал. Обычно после обеда они отправлялись поиграть в гольф или пойти на очередную премьеру в прохладных кинотеатрах. Впрочем, способов провести ещё один день было достаточно. Рабочие не пускались никуда, кроме тех мест, где они занимались своим непосредственным делом, а потом возвращались за стену. Это был их единственный способ заработать какие-то деньги, которых хватало на покупку продуктов на одного-двух людей в семье. После того, как Чарльз получил сегодняшнюю зарплату, он купил себе пару перчаток, пакет молока и консервы. У него не было больше никого, поэтому он получал квитанции по минимальному счёту. войдя в свой дом, обитый железными пластинами, Чарльз заметил, на двери сменились цифры. Значит, придётся менять значок, теперь он 931-й. Обед состоял из консервов и разогретого молока. Потом он занялся изучением биомеханики. Эту книгу он подобрал в мусоре, незаметно засунув под халат. Весь мусор привозили к ним, а потом сжигали. Как правило, возле горящих костров собирались рабочие, чтобы согреться в холодные вечера. Услышав крики, Чарльз вышел на улицу. На этот раз дрались за аптечку с лекарствами. Болели часто, а то, что привозили с верхнего города, было недостаточно для всех. Поэтому побеждал сильнейший или самый оснащённый, как сейчас. Завидев Джо Дрэга с двуствольным ружьём, изрядно попорченным временем, но ещё способным стрелять, парочка дерущихся скрылась. И правильно сделала, потому что Джо не спрашивал, а стрелял без предупреждения. Если дать ему пару кусков железа или стальных балок, то, возможно, он сможет получить что-нибудь от болей в голове, которые в последнее время его мучили. Но это потом. Сейчас надо было полить овощи. Многие выращивали что-нибудь в теплицах, поскольку продуктов не хватало, а удобрения и семена стоили дёшево. У кого-то не получалось, но всё равно что-то прорастало и шло в пищу или на обмен. Обменивались также деталями, инструментами. Самой дорогой была одежда. Как и лекарства, её привозили с верхнего города. Хватало не на всех, тем более, что размер у неё бы одинаков. Они привыкли так жить. Правда. некоторые уходили. Их было немного, ведь периметр города охранялся, но существовал шанс не попасться охране и погибнуть по пути к горам. Чарльз не понимал таких людей. Закончив с теплицей, он выкурил сигарету и вошёл в дом, закрыв на три замка. Его ждала тёплая кровать, а завтра — ещё один день.

Что-то изменилось в воздухе. Никогда в городе не было так холодно. Море принесло с собой дожди, которые не прекращались уже пятый день. Жители сидели дома, как и рабочие. Им приходилось труднее, ведь поставки прекратились. В верхнем городе скапливался мусор. Бумажки и пустые пакеты неслись по проспектам и переулкам. раздавался грохот катящихся банок и посуды. На шестой день потоки грязи с камнями прорвали стену к нижнему городу, разрушая на своём пут дома и несясь к морю. На седьмой день жители вышли из домов. Кто-то решил бежать, кто-то собирал мусор, но таких было мало, ведь многие давно отвыкли к такому занятию. А дождь всё не прекращался. Рабочие вышли за разрушенную стену, чтобы наконец забрать то, что было закрыто от них много лет. Они врывались в дома, грабили и убивали. А дождь всё лил и лил. На восьмой день город смыло в море. Остались разрушенные дома, кровь, смешавшаяся с грязью и мусор. Единственное здание. которое уцелело, возвышалось над землёй на тридцать метров. Чарльз-первый вышел из отсека за морозильниками, сжимая в руках рюкзак и книгу. Он впервые думал, что будет делать завтра. А сделать предстояло многое, хотя бы для того, чтобы прожить эту жизнь так, как ему хотелось.