Умерла она спустя десять лет после поездки в Щвейцарию. Это было уже после смерти мамы. Пережить ее уход из жизни Белла не могла. Я был в Варшаве, когда получил телеграмму, что ей плохо. Я вылетел в Баку и успел застать ее в живых. После ее смерти что-то кончилось для меня навсегда. Ушли самые родные люди, любившие и баловавшие меня, пока могли. Первый свой "Жигуленок" я купил на то, что она мне оставила.

А мама до переезда в Москву грустно жила в Баку, писала мне письма. Отца не забывала никогда. Он был хрупкий, ранимый, нервный и очень талантливый - блестящий был человек.

Ко мне мама переехала в 1967 году, когда у меня появилась первая собственная московская квартира, однокомнатная на первом этаже в одном из кооперативных домов Всероссийского Театрального общества в Волковом переулке. В ней она и умерла внезапно 29 декабря 1974 года. Меня дома не было, я был в филиале МХАТа на премьере пьесы Зорина "Медная бабушка" - Пушкина играл Ефремов. За мной приехали в антракте, сказав, что маме нехорошо, и я не понял, что случилась беда. Похоронили маму 31 декабря, и с того дня я никогда шумно не встречаю Новый год.

В страшную для меня ночь с 29-го декабря на 30-е, когда мама, мертвая, лежала на широкой тахте, прикрытая тканью, я был в невменяемом состоянии, требовал, чтобы все ушли, а народу в квартирке набилось много. И меня успокаивали Витя Фогельсон, умеющий быть теплым и мягким (муж актрисы "Современника" Лили Толмачевой), мой ближайший товарищ Леня Эрман, но, естественно, успокоить меня было нельзя. В конце концов все ушли, и я остался один. Вдруг раздался сильный стук по стеклу (мы жили на первом этаже), явно кто-то влезал в окно и старался его открыть. Я вышел в кухню и увидел, что это Олег Ефремов. Он был удивительно тонкий человек и решил эту ночь не оставлять меня одного. Мы дремали с ним до утра на узеньком диванчике, неутешные слезы мои он вытирал рукой, обращаясь со мной, как с младенцем, и помог мне прожить первую ночь после несчастья. Это я помню всегда и как бы потом ни складывались отношения с Ефремовым, как бы ни старались люди испортить их, все равно память о той ночи живет во мне по сегодняшний день, и Олег Ефремов остался для меня драгоценным человеком, что и определило мою болезненную реакцию на все выпады против него.

Еще в 1966 году на заседании художественного руководства Ангелина Иосифовна Степанова предлагала Олега Ефремова. Летом 1970 года Яншин пригласил Ефремова к себе в дом на обед, где за столом собрались почти все мхатовские старики, кроме Ливанова. Они и просили Олега Ефремова возглавить МХАТ. Ефремову было 43 года.

После этой публикации меня на следующий день вывели из состава редакционного совета газеты "Аргументы и факты", и отношения со Старковым фактически прекратились, он очень обиделся, как я мог позволить себе критику в адрес его газеты, а Ефремов благодарил за статью. Все это было семь лет назад, Теперь уже нет Старкова в "Аргументах и фактах" , умер великий Олег, и как всегда бывает, когда человек умирает, видишь его во весь рост.

В Баку или в Москве у нас в доме всегда говорили о Художественном театре. Его любили папа, Ида, Белла, это был мир интеллигенции, в него стремились, мечтали попасть. В годы Второй мировой войны в Баку был объявлен концерт артистов МХАТа, они приехали из Тбилиси, где жили в эвакуации. То был "золотой фонд" театра. Мне было одиннадцать лет, но я до сих пор помню, как Качалов читал сцену Барона и Сатина из "На дне", один за двоих. Книппер-Чехова с Юрием Недзвецким играли сцену из "Дядюшкиного сна". Шевченко и Тарханов показывали отрывок из "Горячего сердца". Успех был громадный, белый зал бакинской филармонии был переполнен. Вышли на улицу, было очень темно - в городе затемнение, шли домой пешком, трамваи ходили редко, все были очень счастливы.

У меня сохранились программки моего первого посещения МХАТа. Я уже учился в восьмом классе. Папа привез меня впервые в Москву, это был уже после войны, и достал билеты во МХАТ, тогда это было почти невозможно. Первый спектакль, который я видел во МХАТе, - "Мертвые души", шедший в 402 раз. В программке было написано "По поэме Гоголя. Текст составлен Булгаковым". Чичикова играл Белокуров, Манилова - Кедров, губернатора - Станицын. В память врезался Ливанов, игравший Ноздрева, Народный артист РСФСР, Лауреат Сталинской премии Б.Н. Ливанов. Его буйный актерский темперамент, острый внешний рисунок мгновенно завораживали зрительный зал. В этом спектакле я впервые увидел Лидию Михайловну Кореневу, знаменитую мхатовскую актрису дореволюционных лет, она играла Софию Ивановну, просто приятную даму, роль была крохотная.

На следующий день мы с отцом были на утреннем спектакле - "Дядюшкин сон" по Достоевскому. Марию Александровну Москалеву играла Вера Николаевна Попова, жена Кторова, замечательная актриса, оставившая по себе сильное впечатление. Спектакль шел в 443 раз, цифра стояла в программке, тогда это было принято. Мозглякова играл ныне забытый Юрий Недзвецкий, с ним очень любила выходить на сцену Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, первая исполнительница роли Москалевой, а Зинаиду играла актриса необыкновенной красоты, она мне казалась совсем молодой с поразительно благородным и одухотворенным лицом, хотя ей было уже более сорока лет, о чем я, конечно, не знал. Это была Степанова. Программка стоила сорок копеек, спектакль начинался в двенадцать часов дня, и в зале не было ни одного свободного места.
Листаю старенькую уцелевшую программку и читаю, кто был занят в спектакле: Попова, Степанова, Свободин (он играл старого князя), Истрин, Недзвецкий, Едина, Кнебель, Грибков, Хованская, Вронская, Шостко, Комолова, Людвигов, Дементьева, Берестова, Борташевич. Никого не осталось в живых, последней умерла Анна Михайловна Комолова. В 2001 году ей исполнилось девяносто лет, и она до недавнего времени все еще выходила на сцену в одном-единственном спектакле - "Татуированная роза" Теннесси Уильямса, идущем на Малой сцене МХАТа почти двадцать лет.

Прошло столько лет, а я до сих пор помню, как бесшумный занавес открывал празднично светлую комнату с барскими окнами. Замечательно описала начало спектакля, пожалуй, самый выдающийся критик кино и театра Майя Туровская: узкая фигура Ирины - Степановой в белом платье, виолончельный голос Еланской - Ольги и лицо Тарасовой с тонкими породисто вздрагивающими ноздрями. Тарасова - Маша занимала все мое внимание. Тогда только-только на экранах появился фильм "Без вины виноватые" с Тарасовой в роли Кручининой, и успех у нее был громадный.

Это была актриса поразительной красоты и темперамента. Она сидела в кресле в черном платье и читала книгу, и весь зал ждал, когда она поднимет лицо и скажет первые слова роли: "У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том". Лучшей Маши я в жизни не видел никогда. Последний акт. Березовая аллея, уходящая в глубину, надрывающий сердце марш и незабываемая интонация Тузенбаха: "Я не пил сегодня кофе. Скажешь, чтоб мне сварили". "Жизнь, вложенная в одну незначащую фразу" (Тузенбаха играл в тот вечер забытый ныне артист Свободин, первый исполнитель роли великий Хмелев умер в 1945 году). Потом выстрел - и метнувшаяся по аллее фигура Ирины. "Уходят наши. Ну что же... Счастливый им путь". Наверное, не все играли одинаково, но мне казалось, что ничего более гармоничного и прекрасного я не видел никогда.

Потом я много раз видел "Три сестры": у Товстоногова, у Ефремова, у Волчек, у Эфроса, у Любимова, у Питера Штайна, но ни разу не текли у меня слезы, горькие и сладкие, о чем-то совсем несбыточном. В последующие годы я много-много - раз видел "Три сестры" Немировича-Данченко. Естественно, спектакль дряхлел, но никогда не утрачивал благородства, и Маша - Тарасова, сыгравшая вместе со Степановой и Еланской "Три сестры" в последний раз в 1956 году, по-прежнему оставалась для меня единственной и великолепной. Незабываемые три актрисы в великом спектакле.

С МХАТом связано лучшее время моей московской жизни (в Москву я переехал, когда мне было 17 лет). Помню, как у касс стояли толпы, как к пяти часам стекались зрители в поисках спекулянтов, чтобы достать билет, и "Анна Каренина", которую спустя пятьдесят лет после премьеры разругала новая критика, производила ошеломляющее впечатление.

С "Анной Карениной" произошла драматическая история. Ее сняли на телевидении в 1953 году. Тарасова была уже очень немолода, ей было 55 лет. Снимать спектакли тогда телевидение не умело, оно только начинало свой путь в нашей стране. Когда мхатовцы увидели, что получилось, они пришли в ужас. Это не имело никакого отношения к тому, что шло на сцене даже в те годы.

Зерно спектакля - это Анна, писал когда-то Немирович-Данченко. Красота - живая, естественная, охваченная естественным горением, и рядом красивость - искусственная, выдуманная, порабощенная и убивающая. Живая, прекрасная правда и мертвая, импозантная декорация. Массовые сцены были поразительны, их так больше никто не ставил. Гостиная Бетси Тверской с темными стенами, огни свеч, лакеи бесшумно передвигают стулья, разносят чай. Блестит серебро самовара и прозрачный фарфор чайного сервиза. С появлением Бетси - Степановой на сцену накатывался воздух великосветских салонов императорского Петербурга, с их фарисейством, ложью и лицемерием. Знаменитая сцена скачек. Море кисеи, лент, перьев, зонтиков и цветов. На трибунах шумно, ждут начала скачек. Когда начинался заезд, разговоры прекращались. Сцены "Дворца" и "Театра" сливались не в иллюстрации к толстовскому роману, а в спектакль-роман. В нем сочетались пластика, живопись, строго мелодически построенная речь, ритм, динамика развития актерских созданий.

Вот и в этом году отмечали столетие со дня рождения первой "звезды" советского кино Любови Орловой. Ее знаменитые ленты "Веселые ребята", "Цирк", "Волга-Волга", "Весна" и сегодня смотрят с превеликим удовольствием, только последние два фильма, в которых она снималась, были неудачны. После просмотра ленты "Скворец и Лира" Любовь Орлова просила ее никогда не показывать. Но именно "Скворца и Лиру" решили продемонстрировать в день ее столетия на Российском телевизионном канале, как будто кто-то умышленно преследует цель развенчать, уничтожить, сокрушить легенды прошлого века. Редкое неуважение к собственной истории и забвение того, что когда-то называли "правилами жизни".

На моих глазах разрушилась слава старого Художественного театра. Сильнейшее впечатление производила Фаина Васильевна Шевченко, я видел ее в спектакле "На дне", в "Горячем сердце" и в "Плодах Просвещения". Каждый ее выход на сцену был событием. Сегодня страна боготворит гениальную Фаину Раневскую, ее все знают по кино, а Раневская с восторгом взирала на Шевченко, потому что Шевченко была актерская глыба не меньше, чем Раневская. Но Шевченко давно умерла, о ней не пишут, не говорят, и имя ее известно только знатокам. Слава богу, что Раневскую снимали в кино, и память о ней осталась дорога каждому человеку.
Падение МХАТа началось в конце 40-х годов, он превратился в официальный театр. Это привело к тому, что игрались очень плохие пьесы, нужные сталинскому режиму. "Зеленая улица" Сурова, "Заговор обреченных" Вирты. Да и после смерти Сталина МХАТ продолжал ставить всякую чепуху: "Сердце не прощает" Софронова (главную роль играла Тарасова), "Илья Головин" Михалкова (пьеса о композиторах-космополитах) со Степановой. В образе Ильи Головина угадывался гениальный Шостакович, "Залп "Авроры" Большинцова и Чиаурели, бездарнейшая пьеса Якобсона "Ангел-хранитель из Небраски" - глупая, пошлая, откровенная агитка. Все это было. Но Тарасова и Степанова оставались большими актрисами. В самые трудные мхатовские годы на его сцене шли "Плоды просвещения", "Осенний сад", "Милый лжец", "Мария Стюарт".

Это о Тарасовой. Когда после стихов Пастернака читаешь статью в мхатовской энциклопедии о том, что Тарасова - член КПСС с 1954 года, становится неловко за автора статьи. Что же удивляться тому, что молодой и очень способный театральный критик Роман Должанский к столетию Аллы Константиновны написал о знаменитой актрисе оскорбительную статью.

Обидно, что умный и интересно мыслящий молодой человек позволил себе, никогда не видя Тарасовой, писать, что она была актриса сталинского режима, любимица генералов и прочие глупости.

Алла Константиновна Тарасова была первой актрисой МХАТа, и не случайно ее любили Станиславский и Немирович-Данченко. Незадолго до смерти ее партнерша и соперница по сцене Ангелина Иосифовна Степанова мне сказала: "Знаете, Виталий, я всегда приходила за кулисы смотреть, как Алла идет на казнь в "Марии Стюарт". То, что умела она, не умел никто".

Мхатовские старики ценили в ней ее свойство жить в роли, эмоциональный надрыв и целостность рисунка. С годами она познала неудачи, но когда в свой семидесятилетний юбилей вышла на сцену в 1968 году и прочла главу из романа Толстого Анна Каренина, зал неистовствовал.

Инна Соловьева не любила Тарасову, и это вылилось в текст, который она написала об актрисе, сводившей с ума русскую интеллигенцию почти полвека. Достаточно посмотреть старый-старый фильм Владимира Петрова "Петр Первый", где Тарасова снималась в небольшой роли Екатерины, чтобы понять силу громадного тарасовского дара. Можно ли начинать статью о крупнейшей актрисе МХАТа с того, что она была членом партии? Но ведь и Степанова была членом партии, более того, в течение многих лет - секретарем партийной организации театра, однако Соловьева об ее членстве в партии даже не упоминает.

Я очень когда-то любил Инну Соловьеву, очень ценил ее как редкого знатока русского театра, ценю и теперь и часто думаю о ней с любовью и нежностью, зная ее многие замечательные человеческие качества и совсем нелегкую жизнь. Берегу написанную ею от руки рекомендацию, когда я вступал в Союз писателей: "Для меня честь и удовольствие - подать свой голос за прием в Союз писателей Виталия Яковлевича Вульфа. Как мастер блистательного устного рассказа о людях мирового искусства и как талантливый пропагандист современной драматургии В. Я. Вульф не нуждается в дополнительных рекомендациях: мало кто сегодня так широко известен и так искренне любим публикой... Если бы за телевизионными рассказами Вульфа не стояли его книги и его переводы, не стоял бы долгий и талантливый опыт литератора, успех этих рассказов был бы немыслим...... Неизбалованный столь незаслуженно высокими оценками своего труда, я на всю жизнь благодарен Инне Соловьевой, но... простить ей мхатовскую энциклопедию не могу. Может быть, потому, что старый МХАТ мне особенно дорог, дорог с детства, с ранних лет жизни.
Я до сих пор вспоминаю, как в той первой поездке в Москву в июне 1946 года отец повел меня на "Вишневый сад". Раневскую играла Попова, Гаева - Соснин, Аню - Ирина Гошева, Лопахина - Блинников. Спектакль был старый и никакого впечатления не произвел. Уже студентом первого курса МГУ я вновь попал на "Вишневый сад" и увидел в роли Гаева Качалова, Лопахина играл Борис Георгиевич Добронравов. Лопахин и был главным действующим лицом спектакля. В нем запомнилось все: и его осторожные, почти робкие интонации, когда он разговаривает с Раневской, словно боясь прикоснуться к чему-то хрупкому и драгоценному, и его раздражение Гаевым, и его бесплодные попытки спасти вишневый сад. Эмоциональный накал Добронравова вызывал спазмы чувств. Было ощущение потери, а не победы, когда Лопахин объявлял, что он стал хозяином вишневого сада. Современный нерв пронизывал его игру. Качалов, великий Качалов, рядом в роли Гаева выглядел усталым человеком. Мятежности, пронизывающей Добронравова, в нем не было. Так казалось мальчику семнадцати лет, оглушенному талантом Художественного театра. Остались в памяти Шарлотта - Софья Васильевна Халютина и наглый Яша, которого блистательно играл Владимир Белокуров.

Неуважительный текст написан в энциклопедии об Анастасии Георгиевской, замечательной актрисе, гениально игравшей Наташу в "Трех сестрах", и уже сравнительно недавно, в 80-х годах - Головлеву в инсценировке романа Салтыкова-Щедрина "Господа Головлевы", поставленной во МХАТе Львом Додиным. После раздела МХАТа на два театра Георгиевская оказалась в труппе у Татьяны Дорониной.

В этой неудачной, стыдной энциклопедии не оказалось места не только для артистов МХАТа, но и для многих спектаклей, когда-то волновавших людей. "Осенний сад" Лилиан Хеллман с его лирической атмосферой, пронизывал ощущением внутренней неприкаянности. В спектакле играли Попова, Кторов, Массальский, Андровская, Пилявская, Гошева, Ершов, тогда молодые Калинина и Градополов. Главную роль Нины Динери играла Степанова. Тема утраты иллюзий решалась в спектакле с чуть заметным трагикомическим оттенком. Из исполнителей сегодня остался в живых один Константин Градополов, недавно отметивший свое 75-летие. Но об этом спектакле в энциклопедии нет ни слова. Ее создатели умудрились не упомянуть и о "Дяде Ване", хотя заглавную роль играл в нем Добронравов.

А я помню, как студентом первого курса юридического факультета, где не хотел учиться и куда поступил только потому, что папа считал, что надо сначала получить образование - каждый вечер бегал во МХАТ. Папа и Белла посылали мне деньги из Баку, стипендия была небольшая, и все, что у меня было, я тратил на покупку билетов у спекулянтов. Однажды мне повезло. Был день денежной реформы, по юности и непониманию тогда она меня совсем не занимала, и я был счастлив, что в этот день в кассе МХАТа без очереди можно было свободно купить билет на "Дядю Ваню". Я сидел во втором ряду, в этот вечер театр не был полон, такое во МХАТе я видел впервые. На сцене были Тарасова - Елена Андреевна, Ливанов - Астров, Литовцева - Мария Васильевна и Добронравов - дядя Ваня. Спектакль ставил Кедров. Критика отнеслась к нему прохладно, но Добронравова забыть нельзя. Сила его психологически тончайшей игры была столь велика, что, уже став взрослым человеком, я как-то Ефремову рассказал о своем впечатлении, и оказалось, что Олег Ефремов тоже был страстным почитателем Добронравова. Из его уст услышать высокую оценку актерской игры было редкостью, но Добронравов был для него идеалом актера. А в томе энциклопедии, посвященной спектаклям, нет "Дяди Вани". Так все и уходит в небытие...

В конце 60-х годов режиссер Варпаховский ставил "Дни Турбиных" во МХАТе, но спектакль не получился. Постановка "Кабалы святош" в 1988 году была одним из первых спектаклей театра после раздела. Мольера играл Олег Ефремов, а Иннокентий Смоктуновский гениально играл Короля. Внутренний нерв держался на нем. Это был один из самых удивительных актеров , кого я видел. После него мне трудно было смотреть в роли Короля Андрея Ильина, хотя Ильин - человек талантливый и играет роль умно и точно. В булгаковских пьесах бывали прозрения. Фантастически играл Одноглазого молодой Валентин Гафт в спектакле "Кабала святош" у Эфроса еще в Ленкоме в 60-х годах, очень интересен был на телевизионном экране в роли Мольера Юрий Любимов - в постановке Эфроса, но мысль о том, что бул-гаковская драматургия, загубленная советской властью, сегодня на сцене возникает потому, что существует стремление повиниться перед гениальным прозаиком, не покидает меня.

Историческое искажение прошлого Художественного театра, грубое несовпадение того, что пишут о нем, с реальностью, стало приметой театральной литературы. Знаю тех, кто трактует это как предательство по отношению к собственному прошлому. Однако не хочется думать, что предательство стало знаком сегодняшнего театрального времени.

Виталий Вульф
Журнал "Люди лунного света"
сентябрь 2002