Четверг, 2024 Мар 28, 7:04 PM
На главную Форум Регистрация Вход
Добро пожаловать, Гость · RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
Модератор форума: irusia  
Форум » ЛИТЕРАТУРА и ИСКУССТВО » Мы вас помним! » Фаина Раневская (27.08.1896 - 19.07.1984)
Фаина Раневская
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 7:55 PM | Сообщение # 91
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
1970 – 1984 гг.

Она прочла. На следующий день позвонила: «Нравится! Боюсь только хватит ли сил… Пьеса хорошая. Но я ведь уже написала заявление. Вы знаете, я собираюсь уходить из театра. Я давно ничего не играю».
«Вас не отпустит театр. Заявление вам вернут. А вот и роль. И сделать надо на малой сцене. Тогда можно все осуществить без задержек. Никаких декораций. Сто двадцать зрителей – все-таки поменьше надо сил, чем на тысячу двести человек».
Да, я подумаю. Название странное – что такое «лангуста»? Это ведь что-то вроде омара. Это животное из моря. Неужели оно смеется? Этого не может быть. Когда же лангуста смеется? Надо изменить название.
Через день по телефону:
Я не буду играть. Я видела Сару Бернар на сцене. Очень давно. Я не смею ее играть. Это… это… только нахал мог написать пьесу о великой Саре Бернар. Но я не нахалка. Не буду играть.
19 октября 1983 г. Фаина Георгиевна позвонила и попросила меня прийти к ней. Спокойно, как бы размышляя, она сказала, что решила уйти из театра.
«Старость, - сказала она, - вещь страшная. Болят все мои косточки. Очень устала, очень. Восемьдесят семь лет! Я не Яблочкина, чтобы играть до 100 лет. Нет, больше на сцену не выйду!»
Все это сказано было просто, буднично. Беспокоило ее, что не хватит пенсии на содержание двух работниц – одна ухаживает за собакой, другая готовит обед ей самой. Я уверил ее, что театр позаботится о ней, тем более что она обязательно еще будет играть.
«Нет, я не собираюсь никого обманывать. Это нехорошо».

Елена Камбурова рассказывала:
«Три года – 82-й, 83-й, 84-й мы встречали вдвоем…
Встреча 1982 года оказалась презабавной: до самой полуночи мы, как малые дети, с упоением рассматривали альбом собак, и каждая выбирала себе самую красивую. Трудно было остановиться на чем-то – одна лучше другой. Уже произнес поздравительную речь с экрана телевизора наш очередной правитель, уже забили куранты, а мы все никак не могди оторваться от «собачьей темы»
В преддверии 84-го года я пришла к Ф.Г., чтобы опять встретить праздник вместе. Она лежала, чувствовала себя очень слабой. Так уж сложилось, что ни одно наше свидание, ни одна беседа не обходились без слова Пушкина. И на этот раз мы сначала вполголоса разговаривали, потом Раневская попросила почитать что-то из Пушкина… Где-то в двенадцатом часу она закрыла глаза.
И уснула…
Последний год своей жизни она встретила во сне…»

Потом больница, инфаркт, пневмония… Надежда… И опять больница…
Из воспоминаний Марины Нееловой:
«Врачи просят не утомлять. Сидим в коридоре.
«Ну не надо плакать, все будет хорошо», - говорит мне медсестра.
Что хорошо, тромб оторвался, и страшные боли.
Мне пора ехать на спектакль. Иду прощаться. Целую руки, лоб, щеку.
Благослови вас Господь, деточка, будьте счастливы!»

20 июля 1984 года умерла Фаина Георгиевна Раневская…

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:00 PM | Сообщение # 92
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Рина Зеленая

Фаина Георгиевна Раневская, создавшая ярчайший характер особы, непреклонно, с большим апломбом, разговаривающей со всеми и не терпящей возражений, после выхода картины на экран буквально не могла спокойно пройти по улице. Эта фраза: "Муля, не нервируй меня" (лейтмотив ее роли), произносимая ею с неподражаемой интонацией, настолько запомнилась, что дети повсюду бегали за ней, крича: "Здравствуй, Муля!", "Муля, не нервируй меня!" Раневская злилась и бесновалась, но это ничего не меняло. В одном из своих интервью Фаина Георгиевна сообщала, что эта роль не принесла ей никакого удовлетворения. А недавно Раневская рассказывала: "Случалось, что во время съемок "Подкидыша" нам приходилось сниматься на шумной улице Горького; тут же репетировать и записывать фонограмму. Толпа нас окружала постоянно, несмотря на все усилия милиции. У меня лично было такое чувство, что я моюсь в бане, и туда пришла экскурсия сотрудников из Института гигиены труда и профзаболеваний." Но, как ни странно, в один из прекрасных осенних дней, во время нашей прогулки по Ботаническому саду, Раневская, через тридцать лет, прочла мне от слова до слова монолог из этой нелюбимой роли.
О Ф.Г. Раневской необходимо говорить и рассказывать без конца. Но делать это надо умеючи. Эта актриса - явление в советском театре. Театр - ее стихия. Здесь ее актерское могущество проявляется во всей силе. Актриса владела зрителем, он подчинялся ей, завороженный ее страстью.
Многие актеры не могли перейти сразу из театра в кино: что-то мешало им в этом новом искусстве. Великолепный актер Плотников сам говорил мне, что не может он придти на съемочную площадку впервые в фильме и сразу начать сниматься в финальной сцене картины. И многие так. Но Фаина Раневская сразу стала великой артисткой кино, и поняла его, и приняла его, оставаясь абсолютно одновременно актрисой театра. Не то, чтобы театр был для нее главным. Она оставалась главной для театра. Притом работа в кино стала одинаково необходимой и для нее, и для зрителей.
Раневская судила себя строго и редко бывала довольна своей работой в кино. А когда, уступив просьбам кинорежиссеров, уговоривших ее сняться в главной роли, снималась в фильмах, которые ей не нравились, потом ругала себя долго и беспощадно (пример - "Осторожно, бабушка"). Для зрителей же имя Раневской звучит как сигнал к смеху: сразу вспоминаются все великолепные созданные ею комические образы. Но я иногда думаю, что дождусь, увижу актрису в роли трагической. Ведь за всю жизнь у нее не было ни "своего" театра, ни "своего" режиссера - они постоянно менялись. И все-таки я увидела трагическую актрису Ф.Раневскую в роли спекулянтки Маньки в спектакле "Шторм" Билль-Белоцерковского.
Мы много лет работали почти рядом, в Москве, один сезон даже вместе - в Театре сатиры. Для зрителей Фаина Георгиевна была любимой актрисой, для друзей - всегда необходимой. Она знала, чего от нее ждут, и полной мерой вознаграждала жадные ожидания. И столько ей природой отпущено своеобразия, таланта, юмора, страсти к жизни, что в Раневскую влюблялись все сразу - мужчины и женщины, и на сцене и в жизни. А у нее была роль такая: очаровать вас, а дальше вы - как хотите. Может быть, вам больше и не удастся встретится с нею.
Я часто бывала в курсе ее дел. Раневская была еще хуже меня. Например, в вопросах одежды. Помню она как-то целый год ходила в клетчатом мужском пиджаке. При своем неумении организовать свой собственный быт, я иногда старалась хоть в чем-то быть полезной ей. Кажется, это удавалось редко: ведь я и для себя ничего не умела.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:03 PM | Сообщение # 93
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Фаина Раневская: "Мальчик мой дорогой!"

Анастасия Монастырская
"Женский Петербург" № 8 (12) октябрь 2003 г.

"...Сейчас я покормлю птичек и коротко расскажу свою жизнь. Я не могу своей жизнью надоедать", - грузная женщина с глазами сенбернара явно испытывает неловкость от столь пристального внимания к себе. Каждое ее слово, острое и необыкновенно точное, бьет наотмашь застывшую в комнате тишину. "Ваш талант очень терпкий, - сказал ей как-то Алексей Толстой. - Впивается как запах скипидара."
У этого таланта вкус одиночества. Горький, как лекарство от подступившей старости.
У ног Раневской, положив голову на кривые лапы, дремлет пес. Седой хвост выбивает замысловатый ритм и вдруг замирает от слов хозяйки:
- Жизнь, мой Мальчик, все не задавалась. Прошла около. Как рыжий у ковра.
Пес согласно вздыхает.
Есть люди, которые рождаются с клеймом одиночества. Такой была и Фаина Раневская. Хотя поначалу судьба была к ней необыкновенно щедра. Дочь миллионера, она почти ни в чем не знала отказа. Родители потакали всем ее прихотям, за исключением одного - театра. Уже в пятнадцать лет эта нескладная девочка бредила сценой. Декламировала Чехова и Островского, бродя по парку Цюриха. На крымском побережье читала стихи. И мечтала о судьбе великой актрисы. Родственники относились к планам более чем скептически. Мать ласково уговаривала, отец сурово осаживал.
- Какая из тебя актриса? В зеркало посмотри! Рыжая, страшная и к тому же заикаешься.
Фаина действительно сильно заикалась: когда она волновалась, то не могла связно произнести и двух слов. Однако вот парадокс на сцене этот дефект речи волшебным образом исчезал.
Но кто слушает советы в шестнадцать лет? Устав от домашней деспотии, Раневская поступила весьма банально - сбежала из дома в Москву. На экзаменах в театральную школу при модном московском театре она так волновалась, что упала у обморок. "Девушка! У вас на лице написана профессиональная непригодность", - пожалуй, это была самая мягкая из всех прозвучавших оценок.
Казалось бы, на мечте можно было поставить крест и покаянно возвратиться в золотую клетку отчего дома. Но амбициозная и упрямая барышня сдаваться не собиралась Платная театральная школа, участие в летнем театре, провинциальные труппы, муки голода и комплексов - она прошла через все это ради единственной цели - стать актрисой. И добилась своего.
Она много играла в провинциальных театрах, потом биографы подсчитают, что Раневская исполнила свыше трехсот ролей Для полного счастья не хватало только собственной семьи и любимого человека. Да где там! Как раз этого судьба ее и лишила.
Уже тогда Фаина поняла о себе все: "Бытовая дура - не лажу с бытом! Деньги мешают и когда их нет, и когда они есть. У всех есть "приятельницы", у меня их нет и не может быть. Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я". Осознание собственной непривлекательности пришло с первой влюбленностью. Слишком большой нос, тяжелые черты лица и глаза старой, умудренной жизнью женщины. Она пленяла чувством юмора и парадоксальностью, образностью мышления. Она притягивала к себе как личность, но не как женщина. Увлекаясь, была готова на все, да вот беда - увлекалась не теми...
Актер из труппы, тот, у кого амплуа любовника превратилось в жизненное кредо: "Деточка, сегодня вечером я к вам загляну". Рыжая Фаина вне себя от счастья. Занимает деньги, покупает дорогущих деликатесов и накрывает стол а-ля романтик. А потом до часа Х старательно охорашивается перед зеркалом. От волнения она почти хорошенькая. И вот звонок. Открывает дверь, как надежду на спасение. Но оставь надежду всяк сюда входящий! Он не один. С далеко идущими намерениями. Намерения вот они, рядом. Симпатичная дама переминается с ножки на ножку. Не терпится. "Спасибо, деточка. Не ожидал. А теперь прошу вас погулять часика два". Сколько таких эпизодов было в ее нескладной жизни? Один? Два? Десятки? Неизвестно.
Это пародия на отношения не имела продолжения. Впрочем, особо близким людям она признавалась, что однажды влюбленность так и завершилась стремительным браком. Но браком неудачным. Данное мероприятие, по словам самой Раневской, ей очень не понравилось. И они расстались. А был ли, собственно, муж? Ни подтверждения, ни опровержения этого факта биографам так и не удалось найти. Зато сплетен о нетрадиционной сексуальной ориентации актрисы хоть отбавляй. Поистине, нет пределов фантазии человеческой,
Инстинктивно она стала выбирать заведомо недоступных, женатых мужчин. Причем без всякого намека на физическое продолжение. Любовь Раневской была особенной: духовной и платонической, готовой на самоотречение. Она любила в мужчине личность, а потом уже все остальное. Так же как и они видели в ней только лишь актрису и неординарного человека. "Любовь - это совсем не то, что делается в постельке" - в этом ироническом определении отношение актрисы к любви.
Такой была влюбленность в режиссера Таирова. При этом Раневская обожала его жену Алису Коонен, с которой ее связывала многолетняя дружба. Когда на театр Таирова начались гонения, Фаина Георгиевна проплакала несколько дней, ощущая несправедливость и горе своего друга. В состоянии дикого стресса отправилась на прием к невропатологу. Толстая армянка с трудом владела русским языком, однако прилежно заполняла карту. Актриса пожаловалась на то, что уже целую неделю плачет из-за своего друга, которого она очень любит, и которого так обидели.
- Значит, плачет?
-Да.
- Сношения был?
- ?!
- Спрашиваю, как врач.
- Да вы что!
- Понятно. Плачет она. Обидели его. Сношений не было.
Диагноз ясен: психопатка. Как ни странно, как раз диагноз и вывел актрису из состояния стресса. Обладая чувством юмора и оценив комизм ситуации, сама начала хохотать.
Влюбленность в Василия Качалова была иной.
О Качалове Фаина Георгиевна всегда вспоминала с удивительной нежностью: "В жизни я любила только двоих. Первым был Качалов. Второго не помню..."
Познакомились они исключительно по инициативе Раневской. Она подкараулила актера у служебного входа и попросила провести на спектакль: "Сами мы не местные, из провинции, в хорошем театре никогда не были Помогите". Качалов не отказал. Провел за кулисы.
После спектакля подошел:
- Ну, провинциальная, пошли домой. Этот путь домой казался Раневской радугой. Так завязалась эта любовь-дружба. Ни на что особенное Фаина и не надеялась. Ей было достаточно того, что она просто находится рядом Невозможность физических отношений, вечное балансирование на проволоке чувственности и духа придавала их "связи" пронзительную обреченность. Частым спутником прогулок этих двух актеров становился Джим, любимый пес Качалова. "Дай, Джим, на счастье лапу мне", - иногда повторяла Фаина, поглаживая псину по голове. Она и не подозревала, что такой Джим появится и в ее жизни, став последней любовью и спасением от старости и одиночества.
Без семьи. Без детей. Без нормального налаженного быта. Иногда и без работы. Сплошные "без". Фаина Георгиевна пережила всех близких ей людей. Последние годы жила в неуютной, полунищенской обстановке. Старый телевизор. Книги. Тоска по будням и праздникам. И ни одной родственной души. Пока, наконец, актрисе не принесли подкидыша: забитую псину с огромным животом, перебитыми ногами и седым хвостом. По поводу имени думать долго не пришлось: Мальчик. Так она называла только самых любимых.
Она так и звала пса: "Мой дорогой Мальчик!". Мальчик был лучшим лекарством от одиночества, символом надежды, проверенным средством от тоски: "Я боюсь за него, это самое у меня дорогое - псина моя, Человечная". Каждая прогулка с собакой становилась для обоих событием, каждый спектакль - трагедией. Мальчик не мог прожить без хозяйки и часу. В ее отсутствие выл. Нередко доходило до того, что пса спешно привозили в театр: показывали Фаину Георгиевну и только после того, как Мальчик успокаивался, увозили. Ради него Раневская отказывалась от пансионатов, дачи на лето и поездок - не желала расставаться ни на минуту.
Смерти Раневская не боялась, она даже в какой-то степени ее к себе притягивала. Болезни, нищета, театральные склоки - были веянием нового времени. Она мечтала вернуться в ушедшую эпоху: "Боже, какая я старая, я еще помню порядочных людей". И вернулась.
Р.S. А Мальчик пережил свою хозяйку на несколько лет.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:04 PM | Сообщение # 94
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Анатолий Адоскин

В ней поражало все - фигура, голос, смесь эксцентричности и величия. Критики, журналисты, поклонники искали встречи с ней, правдами и неправдами пытались добыть любую информацию о ее жизни и вольно или невольно создавали вокруг ее имени некую легенду. Как же решиться обыкновенными словами рассказать о столь необыкновенном явлении - Фаине Георгиевне Раневской? Все, что связано с ней, не укладывается в один ряд и словно спорит одно с другим. Была одной из самых признанных актрис, а написано о ней мало. Имела огромную популярность в кино, но снялась всего в трех больших ролях, остальные - эпизодические. Все, что создавалось ею в театре, становилось событием, но и там количество сыгранных ролей, увы, невелико. Она была гордой и независимой и, быть может, производила впечатление обеспеченного и устроенного человека. Но так только казалось. Никогда не заботясь о собственном благополучии, она пеклась о людях, с которыми сводила ее судьба, жила заботами о друзьях, боялась кого-нибудь забыть. Это были ее правила, которые порой принимали "угрожающие размеры".

А ее способность отвечать на все письма - обязательно, несмотря на занятость, усталость или недомогания. Она принадлежала замечательному роду деятелей старой русской культуры, служителей высокого искусства, и потому считала себя обязанной соответствовать идеалу, который в ней видел зритель.

Никогда не забуду, как в разговоре об артистах провинциальных театров России в далекие времена она заметила: "Голубчик, они же почти все были с университетскими значками". Она никогда не занимала никаких общественных должностей, не выступала в печати, не держала речей, даже не играла положительных ролей, но была истинно народной артисткой, истинно общественным человеком. Потому что всегда болела за общее дело и страстно интересовалась всем, что творится в мире.
И самый драматический парадокс: имела много друзей, но была одинока. Ведь она пережила всех своих самых любимых людей - всех. Остались лишь дорогие воспоминания: Анна Ахматова, Дмитрий Шостакович, Екатерина Гельцер, Василий Качалов, Сергей Эйзенштейн, Любовь Орлова, Павла Вульф. Теперь они смотрели на нее с памятных фотографий. А мы - я говорю о тех из нас, кому выпало счастье называться ее друзьями и кто имел честь общаться с ней, - разве могли мы хоть чем-то заменить их, истинно ей равных!

Один портрет занимал самое видное место. Это был Пушкин. Его лик висел не только в большой комнате, он был и на стене в спальне, почтовые открытки с его изображением стояли на книжных полках в коридоре, небольшой томик с его профилем всегда лежал у изголовья. Этот томик Пушкина (вот уж истинно библиографическая редкость, ведь все его стихи там были исписаны ее собственными комментариями!) буквольно сопровождал ее всюду, он непременно должен был быть под рукой; когда она направлялась в столовую завтракать, когда перебиралась в большую комнату и садилась в кресло рядом с телефоном, откуда последние годы общалась с друзьями. Мы говорили на разные темы - Фаина Георгиевна была удивительным собеседником, - но ни один разговор не мог обойти Пушкина. Ход такой беседы был непредсказуем. Начиналось всегда с вопроса: "Ну как там, в заведении?" - это значило: "Что в театре?" Потом следовали образные и точные определения общих знакомых. Здесь преимущественно доставалось администрации и режиссерам. Вдруг разговор переходил на жизнь животных и обсуждение фауны и флоры, затем касался политического строя Америки и в конце концов каким-то образом выходил на высокую поэзию и, следовательно, в нем возникал Пушкин. Никогда не забуду рассказа о том, как она однажды увидела его во сне и тут же по телефону сообщила об этом Ахматовой. "Немедленно еду!" - без паузы ответила ей Анна Андреевна.

Пушкин был для Раневской и недоступным солнцем и самым близким человеком. Среди ее друзей были пушкинисты - Цявловская, Бонди. Но и она сама, не предполагая, что делает литературоведческое открытие, во время чаепития могла обронить поразительно точную мысль: "Вот почему Жуковский вдруг уехал из России и больше никогда не вернулся? А я знаю - потому что в России не стало Пушкина".

Наша дружба началась в 50-м году. Мы были на гастролях в Ленинграде. И вдруг неожиданно столкнулись в музыкальном магазине. Оказалось, у нас общие интересы:
Фаине Георгиевне кто-то подарил проигрыватель, я же был обладателем такового давно, и мы решили скупить всю симфоническую музыку в магазинах Ленинграда, опасаясь, что в Москве нам это не удастся. Уезжали мы счастливые, с огромными увесистыми коробками пластинок. С трудом дотащили их до дома и сразу начали перезваниваться, делясь впечатлениями об исполнительском искусстве солистов, о мастерстве дирижеров, зазывать друзей на уникальные прослушивания. А на завтра выяснилось, что во всех магазинах Москвы эти пластинки продаются совершенно свободно. Фаину Георгиевну это очень развеселило, она часто вспоминала эту историю, которая так ярко обнаружила наши "деловые" качества.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:05 PM | Сообщение # 95
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Ростислав Плятт

С ней невозможно было играть, что называется "вполтона". Она посылала партнеру такой эмоциональный заряд, который требовал ответа не меньшей силы. А если этого не происходило, то начинало казаться, что Раневская подчиняет себе сцену. И это было не виной её, а бедой, ибо при мощи своего дарования она и тратилась больше других.
Я многократно ощущал это - и как зритель Фаины Георгиевны, и как её партнер.

Познакомились мы давным-давно, потом встретились под одной театральной крышей, но играть вместе всё как-то не доводилось. А очень хотелось. Мы даже играли в одном и том же спектакле, но в разных сценах (вторая редакция "Шторма"). Любопытно, что это же повторилось и в кино, кроме "Мечты" (я расскажу об этом позднее). Мы снимались с нею и в "Подкидыше", и в фильме "Слон и верёвочка", но ни в одном кадре так и не встретились. Партнёрами мы стали в фильме Г.В.Александрова "Весна", где Фаина Георгиевна уморительно играла экономку героини фильма, Никитиной, Маргариту Львовну, а я - проходимца Бубенцова, который домогался любви Маргариты Львовны, прельщённый её жилплощадью.

Эксцентрические буффонно-комедийные ситуации "Весны", казалось, не предвещали какой-нибудь серьёзной встречи в будущем, но такая встреча всё же случилась четверть века спустя, и театральные остряки говаривали, что в "Весне" мы только "пристраивались" к нашим "семейным" отношениям, чтобы потом реализовать их в спектакле "Дальше - тишина".
Как бы то ни было, тут мы стали супругами Купер, пронесшими через всю свою долгую жизнь трогательную, неувядающую любовь друг к другу.

Старая мать, потрясённая эгоизмом и чёрствостью своих детей. Мне кажется, что эта тема берёт начало в грандиозной её киноработе - роли Розы Скорохрд в замечательном фильме Михаила Ромма "Мечта". Вот тут мы встретились впервые как партнеры; у неё была главная роль, у меня - эпизодическая, но я был свидетелем того, как рождалась у Раневской ее Роза, властная хозяйка меблированных комнат. Фаина Георгиевна в то время была ещё сравнительно молодой женщиной, лет сорока, с худой и гибкой фигурой. Это ей мешало: она видела свою Розу более массивной, ей хотелось, так сказать, "утяжелить" роль. И наконец она нашла "слоновьи ноги" и тяжёлую поступь, для чего каждый раз перед съёмкой обматывала ноги от ступней до колен какими-то бинтами. Ощущение точной внешности играемой роли всегда питало её, а уж нутро ей было не занимать: эмоциональная возбудимость, взрывной темперамент, моментами поднимавший Розу до трагических высот, - всё было при ней.

Не могу тут же по контрасту не вспонить её знаменитую Маньку, спекулянтку из "Шторма". Какое это было пиршество неожиданных красок, приспособлений! Какая хищная сила таилась в её глазах! А её руки обмороженные и от этого розоватые и пухлые, так и хотелось назвать "загребущие".

"Мечта вышла на экраны в 1941 году, и с тех пор - не долговато ли? - Раневская жила в поисках роли себе по плечу, роли, которая смогла бы до дна утолить её неуёмную творческую жажду...

Били Бёрди в "Лисичках", Антонида Васильевна в "Игроке", были Бабушка в спектакле "Деревья умирают стоя" и уже на сцене нашего театра - "Странная миссис Сэвидж", и вот теперь - Люси Купер. И публика спешила на Раневскую, а Раневская потрясала даже... во второсортной драматругии, да простят мне авторы двух американских "боевиков".

Эта мысль каждый раз возникала у меня, когда мы выходили с ней на сцену в "Тишине". Как бы она ни играла, что бы ни говорила на сцене, она всегда была подарком для зрителей, такое эмоциональное богатство переполняло её, переплескиваясь в зрительный зал.

Она может просто стоять и молча смотреть, устремив свои факелы-глаза в пространство или на партнера, - огромные глаза, то полные горечи, то вдруг сверкающие юмором, - и вы уже не можете оторваться от актрисы, ожидая какого-то откровения...

Я написал: "Что бы она ни говорила", - и не обмолвился. Она любила импровизировать вообще, а уж в данном спектакле и подавно, понимая малую цену написанных у нее в роли слов. И в пределах заданного смысла иногда находила собственные слова, богаче авторских.

Она была явно неравнодушна к хлестким комическим репризам и любила их выдумывать в любой, самой драматической роли - без юмора она существовать не могла. И в частности, здесь, в "Тишине", в эту свою, так сказать, "голубую" роль благородной матери именно Раневская привносила спасительный юмор.

То, что её актерское существо состояло из самых полярных красок и в нем прекрасно уживались и комик-буфф, и трагик, Раневская доказывала неоднократно, в частности играя свою Люси Купер. Стоило вслушаться в реакцию зрительного зала, когда на сцене была Раневская, и вы услышали бы и всхлипывания, и взрывы хохота, и благодарные аплодисменты. И это же сочетание эмоций вы увидели бы на лицах зрителей, которые по окончании спектакля, чаще всего стоя, долго-долго аплодировали, вновь и вновь вызывая любимую актрису.

Но играть ей становилось все труднее и труднее... Возраст, болезни подтачивали её. Последние свои спектакли она играла, когда оставалось всего три года до её девяностолетия, но тратилась по-прежнему. Она страстно защищала "честь мундира" - звание актрисы. Она любила театр самозабвенно, но без громких фраз, без патетики. Она не могла сказать подобно М.Г.Савиной, "сцена - моя жизнь", торжественность слов рассмешила бы её, но, по сути, она имела право на такую фразу в её точном смысле: сойдя со сцены, она умерла.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:06 PM | Сообщение # 96
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Сергей Юрский

Раневская приезжает на спектакль рано. И сразу начинает раздражаться. Громогласно и безадресно. Ей отвечают - тихо и робко - дежурные, уборщицы, актеры, застрявшие после дневной репетиции, - они не могут поверить, что великолепное звучное «Здравствуйте!!!» относится к ним. Раневской кажется, что ей не ответили на приветствие. И лампочка горит тускло. А на скрещении коридоров - другая - излишне ярко. Ненужная ступенька, да еще, как нарочно, полуспрятанная ковровой дорожкой. Раневская раздражается. Придирается. Гримеры и костюмеры трепещут. Нередки слезы. «Пусть эта девочка больше не приходит ко мне, она ничего не умеет!» - гремит голос Раневской. Я сижу в соседней гримерной и через стенку слышу все. Надо зайти. Как режиссер, я обязан уладить конфликт - успокоить Фаину Георгиевну и спасти от ее гнева, порой несправедливого, несчастную жертву. Но я медлю. Не встаю с места, гримируюсь, мне самому страшно. Наконец, натянув на лицо беззаботную улыбку, я вхожу к ней.
- Я должна сообщить вам, что играть сегодня не смогу. Я измучена. Вы напрасно меня втянули в ваш спектакль. Ищите другую актрису.
Я целую ей руки, отвешиваю поклоны, говорю комплименты, шучу сколько могу. Но сегодня Раневская непреклонна в своем раздражении.
- Зачем вы поцеловали мне руку? Она грязная. Почему в вашем спектакле поют? У Островского этого нет.
- Но ведь вы тоже поете ...и лучше всех нас.
- Вы еще мальчик, вы не слышали, как поют по-настоящему. Меня учила петь одна цыганка. А вы знаете, кто научил меня петь «Корсетку»?
- Давыдов.
- Откуда вы знаете?
- Вы рассказывали.
- (Грозно.) Кто?
- Вы.
- Очень мило с вашей стороны, что вы помните рассказы никому не нужной старой актрисы. (Пауза. Смотрит на себя в зеркало.) Как у меня болит нос от этой подклейки.
- Да забудьте вы об этой подклейке! Зачем вы себя мучаете?
- Я всегда подтягиваю нос... У меня ужасный нос... (Пауза. Смотрит в зеркало.) Не лицо, а ж... Ищите другую актрису. Я не могу играть без суфлера. Что это за театр, где нет суфлера?! Я не буду играть без суфлера.
- Фаина Георгиевна, и я, и Галя, мы оба будем следить по тексту.
- Вы - мой партнер, а Галя - помреж. Суфлер - это профессия!.. Не спорьте со мной!!! И мне подали не тот платок, эта девочка очень невнимательна.
- Это ваш платок, Фаина Георгиевна.
- Нет, не мой! Я ненавижу такой цвет. Как называется такой цвет? Я совершенно не различаю цвета. Что это за театр, где директор никогда не зайдет, чтобы узнать, как состояние артистов! Им это, наверное, неинтересно. А что им интересно?
В дверях появляется внушительная фигура директора театра.
- Здравствуйте, Фаина Георгиевна!
Раневская подскакивает на стуле от неожиданности.
- Кто здесь? Кто это?
- Это я, Фаина Георгиевна, Лев Федорович Лосев. Как вы себя чувствуете?
- Благодарю вас, отвратительно. Вы знаете, что в нашем спектакле режиссер уничтожил суфлерскую будку? И я вынуждена играть без суфлера.
- Фаина Георгиевна, у нас в театре вообще нет суфлерской будки.
- А где же сидит суфлер?
- У нас нет суфлера. Но Сергей Юрьевич мне говорил, что Галя...
- Сергей Юрьевич - мой партнер, а Галя - помреж... Суфлер - это профессия (и т. д.). Но я благодарю вас за то, что вы зашли. Теперь это редкость... Вот он, мой платок. (Она начинает надевать тот самый платок, что подали вначале.) Странное время. Суфлерской будки нет, пьес нет, времени ни у кого нет, а зрительный зал полон каждый вечер.
За десять минут до начала Раневская выходит из гримерной. Заглядывает ко мне.
- Почему горит свет, а никого нету?! Какая небрежность!
- Я здесь, Фаина Георгиевна. Я гримируюсь.
- Извините, я вас не увидела. Ой, тысячу раз извините, я помешала творческому процессу.
На сцену ее сопровождает специально прикрепленный к ней помреж - опытнейшая Мария Дмитриевна. Она действует успокаивающе. Раневская сидит за кулисами на выходе и читает свою роль. Мария Дмитриевна машет веером. Я хожу по сцене, проверяю, все ли на месте. Шумит зал за занавесом.
- Дайте руку. Видите, какая у меня холодная рука. А у вас теплая. Я вам завидую. Вы совсем не волнуетесь перед выходом? Я всегда волнуюсь, как дура. А знаете отчего это? Оттого, что я скромная. Я не верю в себя. Я себе не нравлюсь.
- Зато другим нравитесь.
- Кому?
- Вы всем нравитесь.
- Это неправда... Я плохо играю эту роль.
- Вот это - неправда. Вы замечательно играете.
- Может быть, я просто нравлюсь вам как женщина?
- Это само собой.
- Очень галантно ... Ммм!!
Мы с Марией Дмитриевной помогаем Раневской встать со стула.
Слышны команды к началу. Подошла и робко встала рядом Т.Костырева - партнерша Фаины Георгиевны по первому диалогу. Зал за занавесом стихает. Раневская проборматывает начальные слова роли. Пробует жест.

«Яблоки, яблоки, яблоки! - кричат торговки. - Моченые яблоки! Яблоки хорошие! Хорошие яблоки!»
Колокольный звон. Сцена заливается светом.
Смотрю на Раневскую, и страшно за нее, Кажется, она упадет при первом самостоятельном шаге. Ее надо вести под руки, как вели мы ее только что. Но она уже не народная артистка, а нянька Филицата. И некому помочь ей. Она сама всем вечная помощница и защитница. Колокольный звон усиливается, растет. Черная щель разрезала занавес. Щель увеличивается, открывается громадное пространство зрительного зала. И... вместо черноты - ослепительный свет прожекторов. Костырева пошла по диагонали к авансцене: «Что ты мне сказала? Что ты мне сказала?»
Раневская (уже не Раневская, а кто-то другой, с другим лицом, с утиной походочкой враскачку, с глазами, уставленными в пол, с указующим перстом вытянутой руки) тронулась вслед - на сцену. И - сразу - овация!

- Зачем? Зачем они хлопают? Они любят меня? За что? Сколько лет мне кричали на улице мальчишки: «Муля, не нервируй меня!» Хорошо одетые надушенные дамы протягивали ручку лодочкой и аккуратно сложенными губками вместо того, чтобы представиться, шептали: «Муля, не нервируй меня!» Государственные деятели шли навстречу и, проявляя любовь и уважение к искусству, говорили доброжелательно: «Муля, не нервируй меня!» Я не Муля. Я старая актриса и никого не хочу нервировать. Мне трудно видеть людей. Потому что все, кого я любила, кого боготворила, умерли. Столько людей аплодируют мне, а мне так одиноко, И еще ... я боюсь забыть текст. Пока длится овация, я повторяю без конца вслух первую фразу: «И всегда так бывает, когда девушек запирают», - на разные лады. Боже, как долго они аплодируют. Спасибо вам, дорогие мои. Но у меня уже кончаются силы, а роль все еще не началась... «И всегда так бывает, когда девушек запирают». Нет, не так, Я не умею говорить одинаково. Я помню, как выходили под овацию великие актеры. Одни раскланивались, а потом начинали роль. Это было величественно. Но я не любила таких актеров. А когда овацию на выход устроили Станиславскому, он стоял растерянный и все пытался начать сквозь аплодисменты. Ему мешал успех. Я готова была молиться на него. «И всегда так бывает, когда девушек запирают». Нянька добрая... Она любит свою воспитанницу, свою девочку. А на бабушку нянька злится — зачем запирает внучку ... Поликсену ... дорогую мою... «И всегда так бывает, когда девушек запирают». Нянька раздражена. Или это я раздраженаяяя? «Муля, не нервируй меня!» Я сама выдумала эту фразу. Я выдумала большинство фраз, которые потом повторяли, которыми дразнили меня. В сущности, я сыграла очень мало настоящих ролей. Какие-то кусочки, которые потом сама досочиняла. В Островском нельзя менять ни одного слова, ни одного! Я потому и забываю текст, что стараюсь сказать абсолютно точно, до запятой. А суфлера нет. А все кругом говорят бойко, но приблизительно. Не ценят слова. Не ценят слово. Не ценят Островского. И всегда так бывает, когда меня нервируют .. Муля! Не запирай меня! Всегда так бывает.

А если бы Раневская вышла на сцену, как все обычные актеры, в нормальной заинтересованной тишине? Что было бы? Наверное, не было бы спектакля. Это могло значить только, что зал пуст, никого нет в зале. Последние двадцать лет, если не больше, она начинала свою роль (любую!) только после овации. Дружные аплодисменты благодарности. Просто за то, что видим ее! За все, что уже видели. И вот она с нами. И ничего больше не надо! - «Как не надо? А играть? А спектакль? А моя роль?» - Не надо, не важно, браво, браво! Почти абсурдная двойственность! Как будто перед началом романа стоит жирная точка и слово «конец». И все-таки... все-таки, когда так встречают актрису, когда такой единый порыв, - это праздник. Почти забытый, будоражащий праздник театра.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:07 PM | Сообщение # 97
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Ираклий Андроников

Раневская - явление удивительнейшее, непостижимое по силе, по глубине, по своеобразию, по диапазону таланта!..
Я решаюсь высказать самоочевидную мысль, что народность Фаины Георгиевны Раневской необыкновенна. Даже на фоне широкой народности нашего искусства и особо выдающихся его мастеров.
Я, скажем, больше люблю музыку симфоническую. И для меня дирижер, награжденный народной славой и народным признанием, и есть самый народный. А другой больше любит частушки. И для него самый народный - руководитель народного хора.
Так и с актерами разных дарований и амплуа. Но Раневская восхищает решительно всех. Она отвечает вкусам начиная от самых взыскательных и радует людей даже еще не приобщенных к искусству.
Раневская — всенародна!

Это высочайший эталон признания, намекающий, как бы сказал Белинский, на вели-кость таланта и ту высокую степень искусства, которая позволяет говорить, что актриса сумела создать нечто такое, чего никто до нее не создал и что отмечено такими неповторимыми чертами зрелого и совершенного мастерства, что самая смелая похвала не покажется тут преувеличением.
Это особенно замечательно потому, что Раневская играет не героинь, которым принадлежат симпатии зрителей, не воплощает в созданных ею образах общественный идеал. Нет, почти все ее роли вызывают смех, взрывы хохота, смех гомерический, стоны восторга, восклицания, означающие предел восхищения комическим. И лучшие среди ее персонажей - это разоблаченные ею, Раневской, - выдающимся художником нашего времени.
Это еще и потому удивительно, что исполненные ею роли большей частью очень коротенькие. Но то, что она умудряется в них вложить, - это такой каскад остроумия, неожиданных и небывалых находок, заключает в себе такую спрессованность житейских наблюдений (с какими мы встречаемся повседневно, но еще не способны осмыслить их сами), что едва ли не каждая ее роль становится художественным открытием.

Пока талантливый художник не утвердился во мнении общества, говорят о его отдельных удачах, о новых его работах - романах, фильмах, книгах, симфониях, о сыгранных им ролях.
Когда же он уверил всех в своем праве быть самим собой и творить по законам, им самим над собой поставленным, начинают говорить о его творчестве в целом: «Я люблю Маяковского», «Мне нравится Шостакович».
Раневская давно уже стала художественным понятием. И самое появление ее перед публикой каждый раз заключает в себе залог успеха, который через несколько минут выразится в изъявлении радостной благодарности и любви.

Но вот сыграна еще одна роль, и другая, и тридцать, и пятьдесят, и число переваливает за первую сотню, и за вторую, и наступает такой момент в этой деятельности, когда возникает вопрос: какой же секрет таится в этом таланте? Какие неповторимые свойства он заключает в себе? И что составляет вклад артиста в общую сокровищницу искусства?..
И тут приходится называть словами то, что чувствуешь сердцем, на что реагируешь смехом или слезами, что живет в твоей памяти в нерасторжимом единстве всех элементов, живет - живое, а не придуманное, достоверное до такой степени, что я искренне верю в существование на земле не только самой Раневской, но и созданных ею Маньки из «Шторма», Розы Скороход из «Мечты», миссис Мак-Дермот из «Встречи на Эльбе», и Ляли из «Подкидыша», и фрау Вурст, и Маргариты Львовны из «Весны», и мамаши из «Свадьбы», и таперши из «Пархоменко» - всех, кто рожден ее талантом, ее вдохновением, ее трудом, воображением, ее муками. Потому что все, что она создает, она создает волнуясь, и беспокоясь, и трепеща... Я верю в них - в ее персонажей, - как верю в Чичикова, в Ноздрева, в Хлестакова, в Акакия Башмачкина, ибо это не фантомы, а образы, силой гоголевского таланта населившие землю, раздвинувшие пределы жизни, представившие и прекрасные и уродливые человеческие черты в их художественной гипертрофии.

Я не случайно упомянул имя Гоголя.
Раневской свойственна гипербола в ее художественных творениях. Не та гипербола, что не оставляет скупому ничего, кроме скупости, жадному ничего, кроме жадности, ничтожному ничего, кроме его человеческой малости. Нет, выявленная Раневской подлая, или жалкая, или смешная сущность ее персонажей позволяет рассматривать их не в ранге отвлеченного изображения порока. Ее спекулянтка Манька, готовая продать кого угодно и что угодно, не лишена ни человеческих черт, ни характера ... Она - человек, доведенный до состояния бесчеловечия той жизнью, которая рушится под ударами революции, но все же и она была когда-то человеком. И что это - явление огромное, явление социальное, историческое. И многие пласты мысли поднимает в сознании этот жуткий и поразительный в своей конкретности образ.
Но ведь в нем (и в этом сила Раневской) воплотилась всякая спекуляция, всякая звериная сущность, способная выявиться в любое время, в любых обстоятельствах. И эта фигура обладает огромной обобщающей силой. Не только фигура Маньки: одна из важнейших особенностей таланта Раневской - ее способность к обобщению, к созданию образа достоверного в житейском своем изображении и в своей гиперболической сущности. В умении соединить и абстрактные и конкретные черты. То, чем так силен Гоголь. Вот почему я назвал гоголевской эту черту ее дарования.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:07 PM | Сообщение # 98
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Константин Михайлов

Декорация изображала дом в вертикальном разрезе. Под крышей была чердачная комнатка, в которой ютилась одинокая женщина. Она была одета во что-то розовое с голубым и даже как будто с зеленым. Да, кажется, в рыжеватых волосах ее был зеленый бант... Она пела:
«На берегу сидит девица,
Она узор шелками шьет.
Работа чудная такая,
Но шелку ей недостает ..» -
или что-то в этом роде. Она произносила «шьеть» и «недостаеть», а букву «г» выговаривала мягко, по-южному. Но без нажима, негрубо, слегка. Лицо ее было набелено, щеки ярко нарумянены, а большие глаза наполнены безмерной тоской горького одиночества. По ходу спектакля горечь и тоска достигали предельного накала, и она, обращаясь к богу, бормотала-напевала молитву-проклятие за то, что он, бог, безжалостно допускает, чтобы она здесь, на земле, в этой комнатушке, вела торговлю самую страшную, какая может быть, - торговлю самой собой... Это был какой-то звериный стон, стихотворный вопль:
«... или ты, мой боже, захотел того же?!»
Вот такой я увидел Раневскую, новую для меня, а может и для других московских зрителей, актрису Камерного театра, в 1931 году в спектакле «Патетическая соната» Н. Кулиша. Остальных персонажей, да и самого спектакля в целом, я не помню ... А вот впечатление от большой внутренней драматической силы, от сочетания трагического начала с характерным сохранилось у меня на всю жизнь. Прошли годы, и на той же сцене перестроенного театра, носящего теперь имя Пушкина, Раневская возникла в спектакле «Деревья умирают стоя» - пьеса А. Касоны в постановке И. М. Туманова. Эта роль - не просто центральная, но масштабная, трагического наполнения - стала одной из лучших, сильнейших ролей Раневской. Сдержанная сила, скупые краски, правда переживания, глубина чувства никого не оставляли равнодушным. На мой взгляд, в ней было что-то от старой, могучей испанской живописи... Огромный, истинный успех сопровождал артистку на каждом представлении. Подлинное признание большого таланта.
В кинематографе Раневская сыграла меньше, чем хотелось бы, и много меньше, чем она могла. Хотя создала галерею разных и, что в кино особенно трудно, разнообразных характеров, в основном комедийных. Яркие, приметные, они всегда радовали зрителей, убеждали, даже если это были совсем небольшие эпизоды. Вспомним тапершу в фильме «Александр Пархоменко», трогательно смешную Лялю в «Подкидыше», уморительных чеховских «дам», смелую клоунаду в роли экономки Маргариты. Львовны в «Весне». Но самой главной работой актрисы в кино стала Роза Скороход в замечательной картине Ромма «Мечта». Хозяйка захудалого пансиона в панской Польше.
Алчная, грубая, властная и в то же время ничтожная, жалкая в своей безмерной любви к сыну — подлецу и пустышке. Нельзя забыть сцену ее свидания с ним, через тюремную решетку, ее взгляда, полного тоски (да, снова тоски!) по его погубленной судьбе, по ее обманутым надеждам, взгляда, в котором был весь ее человеческий крах, падение. Нельзя забыть ее отечных, тяжелых ног, ее рук, ищущих деньги в тряпках комода, ее резкого голоса хозяйки, когда она говорит со своими постояльцами, ее слез... Надо сказать, что это был фильм блистательного актерского ансамбля. И пусть это не прозвучит обидой для других артистов, но я ходил смотреть его ради Раневской.
Было ли в роли то, что мы называем «смешным»? Да, и там были нотки знаменитого юмора актрисы, комедийные краски, но в той мере, в той прекрасной пропорции, которая необходима, чтобы оттенить страшное, злое, сильное... Да, она была сильна, жестока и вместе с тем драматична. Роза Скороход - один из шедевров Раневской.
Людям, любящим театр, естественно, хотелось видеть Фаину Георгиевну на сцене чаще, все казалось - мало она играет. Однако, оглядываясь на годы ее работы, с нами, в Театре имени Моссовета, понимаю, что сыграла она довольно много. Разумеется, в первую очередь помнятся спектакли, где я встречался с ней как партнер. «Рассказ о Турции» по пьесе Назыма Хикмета нельзя назвать одним из самых удачных наших спектаклей. Но у Раневской в роли был очень сильный монолог, монолог-исповедь, монолог-призыв. Он давал ей возможность проявить свой огромный темперамент. За этой пожилой женщиной стояла мощь целого народа, его мудрость, его воля.
В пьесе Горького «Сомов и другие» я играл Сомова, она - мою мать, этакую российскую интеллигентку. В ней были строгость, сдержанность, умение подавлять чужую волю. И высокомерие, рожденное убеждением в своем безусловном, неколебимом превосходстве, особенно над людьми «из народа». Та «выделенность», которая в ее исполнении была убедительной и органичной.
Особенно близко мне довелось соприкоснуться с Фаиной Георгиевной в большой работе над «Дядюшкиным сном» по Достоевскому, которая всех нас очень увлекала. Марья Александровна Москалева - «первая дама в Мордасове»! О, сколько в ней было энергии, изобретательности, хитрости, умения вести интригу, управлять своим «болваном» мужем! Сколько умения льстить, очаровывать, любезничать, обольщать провинциальным - мордасовским - изяществом! Сколько распорядительности, решительности - Наполеон в кринолине, да и только! И все это для того, чтобы заставить развалину, выжившего из ума князя жениться на ее дочери, на ее обожаемой Зине. А главное - заставить Зину. И тут идут в ход и слезы и необузданная фантазия - только бы уговорить дочь подыгрывать ей. Вот уже близка победа ...И вдруг осечка - полное крушение, падение, осмеяние... Роль давала Раневской возможность использовать богатейшие возможности - контрастные краски, стремительные переходы, широкую амплитуду чувств, настроений ...Я вспоминаю, как упорно, как жадно она работала над нелегко дававшимся ей материалом.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:08 PM | Сообщение # 99
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Елена Юнгер

Трудно писать о человеке дopoгoм и близком. А если eщe этот человек знаменит - cовceм нeвозможно: все yжe скaзано, нyжноe и нeнyжноe. Все известнo. Расписанo, pacкpaшeнo по страницам жypнaлoв, по столбцам газет. Мнoгoе кажется пошлым, зaтacкaнным, нeдocтойным этого человекa. И все-тaки пoпытаюсь.

Кoнец 45-го или начало 46-го гoда. Театр наш тoлько что вepнyлся в Ленинград из Москвы, где задepжaлся после эвакуации. Мы еще не успели полyчить квартиры, временно живем в гoстинице "Астория".

Не помню, по какому поводу у нac собрались дpyзья. На столе скромное угощение - рис с соленым укропом, eщe что-то в этом роде. Для праздничности зажжены cвeчи. Ждем Taнечку Beчecлову. С нecвойcтвeнным ей опозданием является взволнованная: "Извинитe, пoжaлуйcтa. Встретила в xoллe Анну Андреевну Ахматову, oна пpишлa нaвecтить Раневскую. Фаина Гeopгиeвна приехала на съемки, остановилась тут жe, в "Астории", этaжом нижe. Пpиглacим их сюда, можeт быть, они не откажyтcя paздeлить нaшy компанию".

Срываюсь с мecтa, бeжим с Татьяной по ступенькам, по коридoру, стучим в дверь.

В нeбoльшом номере, за столом, пoкрытым пoтepтoй бархатной скатертью, перед двyмя стаканами с остывшим бледным чaeм, - двe вeликиe старухи нашего вeкa. Нет, тогдa cтapyхaми они eщe не были - две пpeкpaсныe, yдивитeльныe жeнщины.

С Анной Aндpeeвнoй я былa знакома раньше. Фаинy Гeоpгиeвнy встpeтилa впервые. Bocxищaлacь ею в кино, но ни на сцене, ни в жизни никогда не видела. Меня поразила ее ocoбaя, я бы сказала, какая-то внyтpeнняя элегантность, несмотря на лeгкyю сутyлость и oчень прoстой, нeзaмeтный костюм...
Нeбрeжно взбитая 6eлocнeжнaя пpядь надo лбoм и яpчaйшиe, вce знaющиe, темные, ocтpыe глазa.

Mы пoднялись наверх. Cвeчи eщe не пoгacли. Haши гocтьи им oчeнь oбрадoвaлиcь. И тут нaчaлocь... Teснoвaтый гocтиничный нoмep вдpyг pacшиpился, как будто мощный поток свeжeгo воздуха воpвaлся в нaкypeнную духоту, нeвзиpaя на дым нагоpeвших cвeчeй... Baжноe, тaинствeнное чтeниe Анны Axмaтовой завораживало, хрипловатый басок Фаины Paнeвской выдaвaл cвepкающую россыпь блecтящих острот. 3абыты были стаканы с нeдoпитым чaeм, стаpатeльно сваpeнные рис с соленым укропом, вce как бы вoзнeслocь в coвceм иную, высокую сферу.

Через нeсколько днeй Вeчeслoвa пригласилa нa "Дoн Kиxoтa". Oнa тaнцeвaлa Китри. С Фaинoй Гeopгиeвной и Аннoй Aндpeeвнoй мы отnравились в театр.

Тaтьянa Beчecловa в тот вeчep пpeвзошлa caмое себя. Сорок лeт прошло, а я вижy, как ceйчac, этот волшебный, иcкpомeтный волчок - он звeнит, крyжитcя, взлeтает... Cтpeмитeльный каскад лихих, отточeнных движeний, лукавыx улыбок, ocвeщeнных ocлeпительным cиянием зaгaдoчных фиaлковых глaз.

Мои нeoбыкновeнныe спутницы, находясь вместе, coздaвали какую-то особую атмосферу. Все пoпaвшиe в их мaгичecкоe поле вдруг нeзaмeтно для себя становились интeреснее, живee, свобoднee... Обе как зaчapoвaнныe, не oтpывaясь, следили за cвepкaвшим на сцeнe фeйepвepком - они yмeли ценить и воспpинимaть пpeкрaснoe. Kазaлось, что идyщие от них нa cцeнy токи нeвидимыми 6умepaнгами вoзвpaщaются к ним и cнoвa лeтят oбратно: пpием - пoсыл, посыл - пpием. Kaзaлоcь, они втpoeм создают чудо. Никогда нигде я бoльше не наблюдала такого. Пocлe этoгo вeчepа пoявилось знаменитые стихи Ахматовой - "Poкoвaя дeвoчкa-плясунья".

С Ранeвской мнe выпало счастье сниматься в фильме "Золушка". Ее требовательность к себе не имела гpaниц - съежившись гдe-нибyдь в углу, прячась от посторонних глаз, онa часто сердито бормотала: "Не получается... Нет, не получается! Не мoгу схватить, нe знаю, за что ухватиться..."

Во время съемок Фаина Георгиевна oчeнь похудела и, гримируясь, безжалостно oбpaщaлась со своим лицом. Подтягивала нос при пoмoщи кусочков газа и лака, запихивала за щеки комочки ваты. Все это было нeyдoбнo, мeшaло... "Для актрисы не существует никаких нeyдoбcтв, если это нyжно для рoли", - говорила она.

Koнечнo, я видела ее почти во всех ролях, во многих - не раз. И испытывала такой восторг, что нeпpивычныe слезы заливали мeня независимо от того, был это трагический образ, или cмeшнoй, или дaжe такой cтpaшный, как спекулянтка в "Шторме". Удивляло ее равнодушие к материальным благам. Сестра Фaины Гeopгиeвны после сорокалетней разлуки, noxopoнив мужа, приехала к ней, знaмeнитой артистке, из Парижа в Москву. "А где жe твой ocoбняк? Где вилла?" - с нeдoyмeниeм спрашивала oнa. И никaк не могла пoнять, что Рaнeвской они были не нужны.

Koнeчно, ей нpaвились красивые вещи; она знaлa в них толк. Получив квартиру на Котeльничeской нaбepeжной, приобрела элeгaнтнyю мебель, но ничего лишнeго. Никогда не зaнимaлaсь поисками вeщeй. Предлагали по случаю что-нибудь подходящее - покупала. Вoт если бы у нee не было сoбpaния сoчинeний Пушкина, она oтправилась бы за ним на край света, пешком, в любую пoгоду.

Я никогдa не слышала от нee разговоров о портнихе (хотя считаю, что это вaжноe лицо в жизни жeнщины, ocoбeнно известной актрисы), но одета онa всегда была изящно, неброско, без особых yкpaшeний. Oчень любила хорошие духи.

Пocлeдниe гoды Фaинa Геoргиевна жила в пpeкpacнoй светлой квартире в Южинском переулке. Мебель осталась та жe, ничего не прибавилось, кроме комнaтных растений. Cтeнa в большoй комнaтe пoкрылacь фотографиями любимых, близких и в основном ушедших yжe друзей. Одиночество yгнeтaло ее. Кoнечно, оставались любящиe, пpивязанныe к ней люди. Внимательные, зaбoтливыe. Но жила-то oнa совсем oднa. Только добрейший пес дворовой пopoды, пoдoбpaнный ею на улице, cocтaвлял ее обществo. Oни обожали друг друга. Пес дeжуpил нa площадке лecтницы или в пepeдней, как бы oxpaняя хозяйку. Он громко лаял, но никого не кусал, и все это знали. Так что, нeсмотpя нa свирепый его лай, из коридора исчезла шуба и кое-что другое. Счет вещам в этом доме не вели. Редко бывая в Москве, я, когда навещала Фаину Геoргиевну, каждый раз замечала нeсколько cтpaннyю ycyшкy домaшнeй утвари. Oнa очень любила делать подарки, дарила все, что под руку попадалo. Удеpжaть эту щедрую руку было трудно. Но вряд ли oнa так широко раздавала чайные ложки. А пocлeдний раз на кухне я обнаружилa всего oднy. "Растащили, нaвepное", - paвнoдyшно ответила она нa мой вопрос.

Не только тaлант - все в ней былo yдивитeльно и непостижимо: мужество, жизненная сила, нeиcтoщимый юмор, беспoщадное отношениe к себе. Не любила жaловаться. Когда бывало совсем плохо, писала: "О себе гoвoрить не xoчeтcя". Когда к солидному набору paзличных бoлeзнeй прибавились и кaмни в желчнoм пузыре, подписывалась: "Твоя дама с каменьями".

Таких, как она, никoгдa не было и бoльше не будет.

 
malvaДата: Пятница, 2007 Янв 19, 8:09 PM | Сообщение # 100
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 65306
Репутация: 188
Статус: Offline
Нина Сухоцкая

1910 год. Kpым. Eвпатория. Жаркие летние дни. В большом тенистом саду бeлый, yвитый виноградом одноэтажный домик. Здесь живет с семьей доктор Андреев - глaвный врач недавно oткрывшeгocя туберкулeзнoгo санатория. Kaждoe утро из дома выходят две девочки - дочери Андреева - и с ними сестра его жены, молодaя актриса Художественного театра, приехавшая в отпуск. Все трое знают, что у калитки в сад, как всегда, их ждeт девочка-подросток с огромными лучистыми глазами, длиннoй pыжевaтoй косой, длинными руками и ногами, неловкaя от смущения и невозможности с ним справиться. Девочка эта – Фаина Раневская. Актриса, которую она «обожает» и ради встреч с кoтopoй пpиexaлa в Евпаторию, Алиса Коонен. Обняв Фаину, Aлиca направляется к морю. За ними - в больших соломенных панамках, как два грибка, - идут девочки. Это я и моя старшая сестра Валя, тoжe «обожающая» свою молодую тетю Алю и ревнующая ее к Фаине. Мне в то время было четыре года, Фаине - пятнадцать лeт. Не могла я тогда догaдывaться, что это знакомство перейдет в большую, пoжизнeннyю дружбу. После тех евпаторийских встреч я в течение ряда лет лишь изредка встречала ее у моей тетки Aлиcы Коонен, но эти дни живо сохpaнились в памяти. В 1913-1916 годах Фаина Георгиевна часто живала в Москве, пpиeзжaя погостить из Таганрога или проездом из-за границы, где она часто бывaлa в ту пору. Останавливалась она в гостинице или у знаменитой балеpины Екатepины Bacильeвны Гельцер, с которой крепко сдружилась, несмотря на большую разницу в возрасте. Фаина Георгиевна очень любила Гельцер; paccказывaя о ней, вспоминала, прекрасно подражая глубокому басу Гeльцep, как та представляла Фаину своим гостям: «3накомьтесь - мaдeмyaзeль Фанни из провинции».
Эта «мaдeмyaзeль Фанни» yжe не была застенчивой девочкой, смущенно жaвшeйcя к забору в oжидaнии пoявлeния Алисы Коонен. Это была oбaятeльнaя, прекрасно, иногда несколько эксцентрично oдeтaя молодая девушка, остроумная собеседница, вносившая в дом атмосферу oживлeния и праздника. Мне она казалась очень красивой. Несмотря на нeпpaвильные черты лица, ее огpoмныe лучистые глаза, так легко меняющие вырaжениe, ее чудесные каштaновыe, с рыжeвaтым отблеском, пышные, волниcтыe вoлocы, ее прекрасный голос, неистощимое чувство юмора и, наконец (это я понимаю теперь), талантливость в каждом слове и поступке - все делало ее oбвоpoжитeльной и притягивaло людей.
Наша yжe «взpослaя» дружба началась в 1930 гoдy, когда Фаина Георгиевна поступила в труппу Камерного театра, где я была актрисой.
Мнe трудно из огромного потока впечатлений, coбытий, совместно пepeжитых радостей и горестей отобрать то, чтo возможно излoжить в небольшой статье. Ведь о Paнeвской должно писать - и я увeрена, что это бyдет сдeлaно, - cepьeзную и нeпpeменнo правдивую книгy, которая освeтит многогранное творчествo Aктрисы, чудеснyю, полнyю пpотивopeчий, но бoгатeйшyю суть ее высокоодapeннoй натуры.
В этoй жe cтaтьe я смогу рассказать лишь о некоторых чертах ее характера, о некоторых эпизодах ее жизни и творчества.

Фенoмен Ранeвcкoй - что его выpaжаeт? Почему так нeпросто о нeй говорить? Один пиcaтeль, глyбoко чтивший ее талант, на мой вопрос, пoчему он о ней не напишет, скaзaл: «Я пытался и... не могу. Труднo о ней писать. Она как-то вывaливaeтcя из всех рамок».
И дeйствительно, вмeстить в oбычныe рамки ее личность, как и ее судьбу, трудно. Без cпeциaльного oбразования (нe пpиняли в тeaтрaльный инститyт как нecпocoбную), оставшись в ранней молодости совсем одна (вся ее семья эмигpиpoвaлa в пepвыe гoды революции - она не зaxотeлa), Раневская «пошла в aктpисы», нe имея ни поддepжки, ни протекции. Oнa скaзaлa мне как-то: «Первое впeчaтлeниe от театра - потрясениe. А профессию я не выбирала: oнa во мне тaилacь».
Игpaя на провинциaльных cцeнax в массовках, она начала свою скитaльчecкую трудовую жизнь. Ее поводырем нa этом пyти была лишь святая вера в свое призвание. И эта вера пoбeдилa paвнoдушиe и рутину старого провинциального тeaтрa. Знaмeнитый Певцов oбpaтил нa нее внимaниe, когда она игpaлa с ним в Maлaховкe в cпeктаклe «Тот, кто пoлучаeт пoщечины». В своих записях она так вспоминaeт об этoм:
«Я cпросилa его, что мне делать, у мeня в роли слов нет, чем мне жить нa сцене? Он сказал: «А ты люби меня, и вce, что со мной происходит в спектакле, дoлжно тебя волновaть, тpeвoжить. Живи этим». И я любилa его, мyчилaсь его бедами, терзалась весь вечep, а когда спектакль был окончен, я все плaкaлa, пoдружки меня утешали, а я все плакала. Пoбeжaли к Певцову, просили его пoмочь, успокоить молодую актрису. Он пришел ко мне, спросил, почему я так плачу, что случилось. Я скaзaлa: «Я так любилa вac, так любилa, и мне было так жаль вас!» Пeвцoв обратился к моим сверстницам, нaчинaюищим актрисам, со словами: «Вспомните меня, милыe барышни. Она бyдeт aктpиcoй нacтoящeй!». Не могу зaбыть этих его cлoв. Что значит «настоящей»? Heyжeли вечно мучиться недовольством собой?»
Bcкорe, если не ошибаюсь, в Симферополе Фаина Георгиевна встpeтилaсь с Павлой Леoнтьeвнoй Вульф, и эта встреча oпpeдeлила станoвление Раневской как актрисы. Byльф в те годы былa в крyпных пpoвинциaльных городах кумиром пyблики. Прекрасная актриса, yчeницa Дaвыдoвa в школе Александринского тeaтрa, она не раз oткaзывaлacь от прeдлoжeний cтoличных театров, oставаясь верна провинции, играя в caмых крупных антрепризах. Ее нaзывaли «прoвинциaльнaя Kомиссapжeвская», очeвидно, потому, что она играла весь репертуар этoй вeликой актрисы, с котоpoй coxpaнилa дрyжбy до конца жизни Веры Фeдopoвны.
По востopжeнным воспоминаниям зpитeлeй той поры можно представить, каким огромным тaлaнтoм, обаянием, жeнственной прелестью oбладала Павла Леонтьевна Вульф. Чутьем большого художникa она угадала в скромной мoлоденькой участнице массoвoк черты пoдлинной одаренности и пригласила ее к себе. Фaинa Гeopгиeвнa рассказывала мне, что воспpинялa это неожиданное пpиглашениe как счастье невозможное. Явившись в «шикарный» номер гостиницы, она не могла первое время вымолвить ни слова, села вместо стула на жypнaльный столик, и только веселый смех и простое, непpинужденно-лacкoвoe oбpaщeниe знаменитой артистки помогли ей прийти в себя. Павла Лeoнтьeвнa предложила Раневской приготовить несколько отрывков из идущих в театре пьес и, занимаясь с ней, убедилась, что чутье не подвело ее и она действительно имеет дело с большим актерским дарованием. Cобствeнно, эти занятия и были eдинствeнным «тeaтpaльным инститyтoм» для Фаины Георгиевны.

 
Форум » ЛИТЕРАТУРА и ИСКУССТВО » Мы вас помним! » Фаина Раневская (27.08.1896 - 19.07.1984)
Поиск:

Сайт управляется системой uCoz